Иногда в непрерывных мучениях случались передышки: откуда-то издалека долетал изумительно красивый голос – женщина пела на неизвестном мне языке что-то похожее на колыбельную. И в этот момент, повинуясь незримой певице, скалы становились холоднее, карлики прятались, а к измученному телу прорывался свежий ветерок. И даже язвы болели меньше. Тогда я проваливался в забытье и засыпал. Правда, пробуждение было ужасным – демоны не оставляли меня в покое.
Если бы я мог освободиться от оков!
Когда боль становилась невыносимой, я кричал, пробуя вырваться.
И все это время задавал сам себе вопрос – за что Ирия возненавидел меня, отправив в это страшное место? За что?!!
Наконец, в тот момент, когда моя плоть почти превратилась в истлевшую головешку, способную рассыпаться на куски от неловкого прикосновения, жестокий бог спохватился, решив, что такого страшного наказания я все-таки не заслужил. Тело пронзило знакомое чувство, даруя облик, в котором мне сам царь мертвых не страшен. В тот же момент острые шипы рассекли панцирь колючих червей, словно лезвие клинка – пергамент, давая возможность двигаться.
Я рванулся прочь от боли, горя желанием добраться до своих мучителей... И тут же пекло исчезло, явив взору ровные стены спальни и яркий свет.
Зрение, ослабленное ядовитым жаром, восстановилось не сразу: комната плыла и кружилась. Из этой круговерти я с трудом выхватил сердитое бледное лицо, склонившееся надо мной. Маленькая ладошка легла прямо на шип и толкнула меня обратно в кровать.
Туда я не хотел, ох как не хотел! Ведь стоит лечь, как снова попаду в пекло!
Однако воспротивиться я не мог – реальность тесно переплелась со сном. Мои ноги оказались туго спеленаты простыней и привязаны к кровати, а с рук свисали обрывки прочного плетеного шнура. И язык не повиновался – он по-настоящему распух и едва умещался во рту. Поэтому я зарычал.
И тут же оттуда-то со стороны послышался голос сирин:
– Ох, ты, дело дрянь! Опять порвал веревки?! Придержи его, Эрхена, напоим бедняжку лекарством!
Помню, что в тот момент удивился: "Что за глупый приказ? Да разве удержит меня какая-то женщина?" И рассердился на невозможную наивность волшебника. Даже хотел отругать его, но не удалось: в тот момент, когда я открыл рот, о зубы стукнул металл, и в горло залили теплую жидкость. Она пахла медом и липой.
Я покорно проглотил настой, чувствуя, как лекарство гасит бушующее внутри пламя.
Стало так хорошо, что я откинулся на подушки и позволил врачевателю теребить меня, как ему заблагорассудится.