Дверь открыл молодой человек. В первый момент лицо его выражало меланхолию, почти отчаяние, как у того, кто в полном одиночестве среди сгущающихся сумерек путешествует по необитаемой и унылой стране, но вскоре оно просветлело, когда он увидел, с каким радушием его принимают. Он почувствовал, как сердце его устремилось навстречу им всем, начиная от старой женщины, которая обтирала своим фартуком стул для него, до младенца, протягивавшего к нему свои ручонки. Достаточно было одного взгляда и улыбки, чтобы между незнакомцем и старшей дочкой установились отношения невинной близости.
— А! Этот огонь — как раз то, что мне нужно, — воскликнул он, — особенно когда вокруг него собралось такое приятное общество! Я просто окоченел от холода — ведь этот перевал — настоящая труба, сквозь которую так и тянет, как из огромных мехов. Всю дорогу от Бартлета в лицо мне дул ужаснейший ветер.
— Так вы держите путь в Вермонт? — спросил хозяин дома, помогая молодому человеку снять с плеч легкий рюкзак.
— Да, я направляюсь в Берлингтон, и даже гораздо дальше, — отвечал он. Я рассчитывал сегодня вечером попасть в Итан Кроуфорд, но на такой дороге пешеход всегда застрянет. Однако это не имеет значения — когда я увидел этот добрый огонь и ваши веселые лица, мне показалось, что огонь зажжен нарочно для меня и что вы ждете моего прибытия. Поэтому я сяду здесь с вами и буду чувствовать себя как дома.
Едва прямодушный незнакомец успел пододвинуть свой стул к огню, как снаружи послышался шум, похожий на тяжелую поступь кого-то, кто большими и быстрыми шагами мчится вниз по крутому склону горы; у самого дома он сделал огромный прыжок и обрушился уже по ту сторону пропасти. Вся семья затаила дыхание, ибо знала, что означает этот звук, гость же сделал то же самое инстинктивно.
— Старая гора бросила в нас камень, боясь, как бы мы о ней не забыли, сказал хозяин дома, приходя в себя. — Она иногда качает головой и грозит сойти вниз, но мы старые соседи и, в общем, недурно ладим друг с другом. Кроме того, у нас есть рядом надежное убежище на тот случай, если она и впрямь явится к нам.
Давайте теперь представим себе, что незнакомец окончил свой ужин, состоявший из медвежатины, и благодаря природному своему дару сумел настолько стать на дружескую ногу со всеми членами семейства, что сейчас они беседуют с ним так же свободно, как если бы он был таким же прирожденным горцем, как они сами. Он был гордого, но мягкого нрава, надменный и сдержанный с богатыми и сильными мира сего, но всегда готовый склонить голову, чтобы войти в низкую дверь скромной лачуги и держаться как брат или сын у домашнего очага бедняка. В семье, живущей на перевале, он нашел присущие Новой Англии тепло и простоту чувств, ясный ум и ту поэзию самобытного существования, которую они бессознательно переняли у горных вершин и пропастей, на самом пороге своего романтического и опасного жилища. Ему приходилось пускаться в дальние странствия, и притом в одиночестве, да и вся его жизнь была одинокой тропой, ибо, по природе своей требовательный к людям и разборчивый на знакомства, он держался особняком от тех, кто мог бы стать его спутником на этой тропе. И обитателей дома, при всей их сердечности и гостеприимстве, также связывало чувство спаянности друг с другом и оторванности от внешнего мира — то чувство, которому в каждом домашнем кругу должно быть отведено священное место и куда чужому нет доступа. Но в этот вечер некая пророческая симпатия побудила утонченного и образованного юношу излить душу перед простыми жителями гор и заставила их отвечать ему таким же непринужденным доверием. Так этому и суждено было быть. Разве узы общей судьбы не прочнее уз родства?