— Это уже не будет девичье чувство, если ему дать имя, — ответила горная нимфа, смеясь, но, однако, избегая его взгляда.
Все это было сказано так, что никто их не слышал. Возможно, в их сердцах зародился росток любви столь чистой, что она могла бы расцвести в раю, поскольку ей не дано было созреть на земле, — ибо женщины преклоняются перед тем мягким чувством собственного достоинства, которое было присуще этому юноше, а гордая, созерцательная, но добрая натура чаще всего очаровывается той простотой, которой обладала молодая девушка. Но пока они тихо разговаривали и он наблюдал, как счастливая грусть сменяется легкой тенью, робкими желаниями девичьей души, звук ветра, проносившегося через перевал, становился все сильнее и мрачнее. Казалось, как заметил наделенный воображением незнакомец, будто пели хором духи ветра, жившие некогда, еще во времена индейцев, среди этих гор и нашедшие в их вершинах и расселинах свое священное обиталище. На дороге послышались причитания, как будто шла похоронная процессия. Чтобы рассеять уныние, домочадцы подбросили в огонь сосновых веток, сухая хвоя затрещала, пламя разгорелось и вновь осветило картину мирного и скромного счастья. Свет нежно озарял и ласкал их. Лучи пламени выхватывали из темноты то маленькие личики детей, выглядывающих из своей кровати, то могучую фигуру отца, то мягкое, озабоченное лицо матери, то высокомерного юношу, то цветущую девушку и добрую старую бабушку, все еще занятую вязанием в своем теплом углу.
Старая женщина подняла глаза от работы и, продолжая вязать, заговорила.
— У стариков, — сказала она, — есть свои думы, как и у молодых. Вы тут высказывали свои желания и намерения и толковали о разных вещах, так что и я стала размышлять о том, о сем. Чего же может желать старуха, которой остался один или два шага до могилы? Дети, эта мысль будет преследовать меня день и ночь, если я не открою ее вам.
— Что же это за мысль, матушка? — воскликнули муж с женой в один голос.
Старая женщина с таинственным видом, который заставил слушателей теснее сдвинуться у огня, поведала им, что она несколько лет назад заготовила себе погребальный наряд — саван из добротного полотна, чепец с рюшем из муслина, и все это более хорошего качества, чем та одежда, которую ей приходилось носить со дня венчания. Но в этот вечер ей странным образом вспомнилось одно старинное поверье. Когда она была молодой, говаривали, что если что-нибудь упустишь при обряжении тела, если, например, рюш недостаточно отглажен или чепец надет неладно, — труп, в гробу или под землей, будет стараться высвободить свои ледяные руки, чтобы привести все в порядок. Одна мысль об этом лишала ее покоя.