Но необыкновенная чувствительность к радости предполагает и особенную восприимчивость к страданию, почему безудержная веселость, обычно свойственная мальчику, сменялась иногда мгновениями глубокой грусти. Его огорчения не всегда можно было проследить до их первоисточника, но большею частью они проистекали (хотя, казалось бы, Илбрагим был для этого слишком молод) от уязвленной любви. Непостоянство его настроений часто заставляло его грешить против чинности пуританских порядков, и в этих случаях он далеко не всегда избегал выговора. Но малейший оттенок настоящего раздражения, который он безошибочно отличал от притворного гнева, проникал ему, казалось, в самое сердце и отравлял всякое удовольствие до той поры, пока он не ощущал, что прощен совершенно. Илбрагиму от природы была чужда всякая мстительность, нередко встречающаяся у особо чувствительных натур; если его обижали, он не давал сдачи и на рану мог лишь ответить собственной смертью. Ему недоставало способности постоять за себя; это было растение, которое может процветать, лишь обвившись вокруг чужого крепкого ствола, но если не дать ему этой опоры или сорвать с нее, оно никнет и увядает. Проницательный ум Дороти подсказал ей, что строгостью можно только искалечить душу этого ребенка, и она поэтому обходилась с ним так заботливо и осторожно, как будто имела дело с бабочкой. Ее супруг проявлял к мальчику такую же любовь, как и она, хотя день ото дня он становился с ним менее ласков.
Отношение соседей к квакерскому отпрыску и его покровителям не изменилось к лучшему, несмотря на кратковременную победу над их предубеждениями, которую одержала несчастная мать. Презрение и злоба, которые они питали к Илбрагиму, были для него чрезвычайно обидны, в особенности когда какое-либо обстоятельство напоминало ему, что и дети, его однолетки, разделяют вражду своих родителей. Его нежная и общительная натура, казалось бы, полностью проявила себя в крепкой привязанности ко всему его окружающему, и все-таки в нем оставалась какая-то частица неистраченной любви, и он стремился наградить ею тех самых детей, которых учили его ненавидеть. Когда пришли теплые дни весны, Илбрагим взял привычку сидеть молча и в бездействии, часами прислушиваясь к голосам играющих детей; но в то же время со свойственной ему деликатностью он старался не попадаться им на глаза, и он немедленно бы убежал и спрятался от любого из них, даже самого маленького. Все же в конце концов случай как будто помог ему найти доступ к их сердцам. Это произошло с помощью одного мальчика, старше его года на два, который сильно ушибся, упав с дерева по соседству с тем местом, где жили Пирсоны. Поскольку дом пострадавшего находился от них на довольно далеком расстоянии, Дороти с готовностью приютила его под своей крышей и превратилась во внимательную и заботливую сиделку.