Войдя, я опустился перед ней на колени и взял за руку. Она лишь дернула головой, но не отстранилась.
Оба мы молчали; я не знал, что говорить, а она, верно, не хотела. Да, хоть и придуманное ею, проклятие Елисаветы настигло ее семью сто лет спустя.
Внезапно она хрипло рассмеялась:
— Ну что, Медведь? Вы ведь не догадывались, что я рыжая?
Я помотал головой, не в силах отвести глаз от ее медных кудрей.
— Неужели вы так же глупы, как и все мужчины? — презрительно спросила она. — Я рыжая, как и моя прапрабабка.
Она повернула голову, и я увидел на туалетном столике болванку с надетым на нее пепельным париком.
— К рыжим волосам идет белая кожа. А смуглянкой можно стать от румян, — и, запрокинув голову, она снова хрипло рассмеялась.
Я не знал, как вести себя, пока не понял, что ее смех перерос уже в настоящую истерику. Она обмякла, и сползла с кушетки, потеряв сознание, а я так и держал ее на руках, пока откуда-то не явился доктор с нашатырным спиртом.
Мне велели уйти.
На следующий день я стоял навытяжку перед прокурором, господином Залевским. Маруто-Сокольский так и не был еще пойман, где он скрывается, никто не знал.
— Этот мерзавец убедил меня передать ему дело, оклеветав своего товарища, господина Плевича, — сказал Залевский. — Он опасен, и вам следует поостеречься.
За все время моей службы в судебной палате он впервые поднял на меня глаза.
— Вам полагается небольшой отпуск, — мягко продолжал он. Я и не знал, что он может быть столь приветливым.
Я уж было собирался отказаться от отпуска и заверить, что готов приступить к работе, как вдруг кивнул:
— Я бы хотел использовать отпуск для поездки в Воронеж, личного свойства.
— Вы ведь оттуда родом?
— Да. Мои родители погибли, когда мне было семь лет. Сейчас я желал бы прояснить некоторые обстоятельства их гибели.
— Что ж, — Залевский поднялся из-за стола и протянул мне руку. Я пожал ее. — Желаю успеха. До встречи.
— До встречи, — я повернулся и вышел. Что-то подсказывало мне, что приключения только начинаются.