— У меня сестра промышляла разведением породистых собак на продажу. Она и так про телегонию знала. Это вообще давно известно, только термин вроде недавно придумали. — Ермаков пожал плечами, — Черт его знает…
— Вот в том то и дело, — кивнул майор, — Теперь уже едва ли чему-то можно удивляться.
— Слушай, а где это профессор? Чего он там, застрял, что ли в сортире? Может у него эпилептический припадок начался, и он башкой об парашу торкнулся, а мы и не знаем?
— Твоя, правда. Пошли, проверим. Только бумаги эти сразу в коробку положи обратно. А то потом опять перепутаем с ненужными…
Они вошли в соседнюю лабораторию. Все помещение было заставлено массой различных приборов. И хотя помещение это было меньше предыдущего, но по оснащенности оно превосходило тот зал, откуда вошли два офицера, в разы.
В центре, на большом столе, жужжал большой белый агрегат. Та самая центрифуга, в которой Лодзинский готовил себе лекарство.
— Профессор! — крикнул Ермаков. — Вы где?
— Тут не должно быть туалета. Это помещение должно было быть стерильным. Туалет, наверное, дальше.
— А вот еще две двери. — Дмитрий указал рукой.
— Давай, ты в левую, я в правую, — кивнул майор.
Они разделились. Васнецов вошел в очередное помещение. Оно было еще меньше. Скорее длинный коридор, оканчивающийся еще одной дверью, на которой красовалась эмблема биологической опасности. Вдоль одной стены шкафы с костюмами биозащиты. Половина костюмов на месте. Вдоль левой стены большая приборная панель с двумя погашенными экранами и массой переключателей и датчиков. Внимание майора привлекла небольшая моргающая красная лампа. Он подошел к ней. Возле лампы надпись — «ЦИКЛ РАЗМОРОЗКИ ЗАВЕРШЕН».
— Какого черта тут… — он боковым зрением заметил движение у той запретной двери и вскинул автомат.
— Кто из нас псих? — усмехнулся появившийся профессор, — Хочешь застрелить меня, майор?
— Черт подери, Глеб Михайлович. — Васнецов опустил автомат. — Вы что там делали? И что означает эта лампа?
— Ты очень наблюдателен, майор, но не сильно умен. Там же написано. «ЦИКЛ РАЗМОРОЗКИ ЗАВЕРШЕН».
— И что вы размораживали?
— Скоро узнаешь, — профессор оскалился. — Это если повезет. А если нет, то ты… — он выдернул правую руку, которая все еще скрывалась за приоткрытой дверью со знаком биоопасности, — …умрешь прямо сейчас!
В руке у него был автомат, невесть откуда взявшийся у больного Лодзинского. Он нажал на курок, но ничего не произошло. Видимо оружие привести в боевое состояние он забыл по неопытности. Чертыхнувшись, профессор спрятался за железный шкаф и послышался щелчок затвора.