– За компанию с тобой я завтракать не стал.
Он наклонился к ней и нежно поцеловал в губы, отчего ей сразу стало не хватать воздуха.
– Ты у меня… не такой, как все… ты особенный… – с трудом выговорила Саманта, так как его палец был прижат к ее губам.
Говорить было неудобно, но она не отворачивалась, чтобы не обидеть его. Но все же он обиделся… Убрал руку и встал.
– Я настолько не такой, как все, что отправил жену на пытку, лишь бы не рисковать своим мужским достоинством, – с горечью сказал Джо, опуская голову.
Она изумленно смотрела на него, не понимая.
– Милый, объясни… Чего ты боишься?
Он удивленно склонил голову набок.
– Ты никогда еще не называла меня «милым»! Только по имени.
– Тебя это обижает?
– Да.
Джо почти всегда был откровенен. И болезненно раним. Такому человеку, как он, вдвойне тяжело признаваться в собственной слабости.
– Для меня твое имя звучит как сладкая музыка, – призналась Саманта, хотя признание далось ей с большим трудом.
Он поднес ее руку к губам и поцеловал в середину ладони. В дверь постучали – им принесли завтрак. На время еды разговор пришлось прервать.
Покончив с завтраком, Саманта зевнула.
– Не понимаю, почему я так устала? У меня такое чувство, словно я сегодня пробежала марафонскую дистанцию.
Джо не позволил ей на своих ногах даже дойти до машины, настояв на том, чтобы ее отвезли в кресле-каталке. Саманта была уверена: если бы он сам мог уже ходить хоть чуточку лучше, то отнес бы ее туда на руках.
– Тебе пришлось нелегко.
– Сейчас мне гораздо лучше, – заверила она его.
Он несколько секунд смотрел на нее, словно силясь прочесть ее мысли, а потом, не говоря ни слова, встал и вынес поднос за дверь. Затем вернулся, и на лице его застыло настолько серьезное выражение, что Саманте стало страшно.
Джо не сел рядом, а подошел к окну. Его правая рука крепко сжимала набалдашник палки.
– Когда я женился на тебе, я не знал, смогу ли когда-нибудь снова ходить.
Она все понимала, хотя и гнала прочь опасные мысли. Например, такую: если бы он был уверен, что выздоровеет, то ни за что бы не женился на такой серой мышке, как она, Саманта Лоуэлл.
– Но ты верила в меня, и твоя вера придала мне сил, – продолжал он. Видно было, что каждое слово им передумано и пережито. – Тогда я вовсе не заботился о том, что хорошо для тебя. Мне стыдно за свой эгоизм.
– Ты был напуган.
– Да.
– Я тебя понимаю.
Джо резко развернулся к ней. Ее поразило измученное выражение его лица.
– Неужели? Как ты можешь понимать меня, когда я сам себя не понимаю? Я был эгоистом, родная моя. Я не заботился о твоем счастье – только о своем.