Понедельник, 21 сентября 1891
Леони зевнула и открыла глаза. Она закинула бледные тонкие руки за голову и покачалась на пышных белых подушках. Несмотря на хорошую порцию «Бланкетт де Лиму», принятую с вечера, — а может, как раз благодаря ей — спала она сладко.
Желтая комната в утреннем свете выглядела мило. Леони немного повалялась в постели, прислушиваясь к редким звукам, нарушавшим глубокую тишину сельского утра. Рассветная песня птиц, ветер в листьях. Это было куда приятнее, чем просыпаться в серых парижских сумерках под металлический лязг с вокзала Сен-Лазар.
В восемь часов Мариета внесла поднос с завтраком. Поставив его на стол у окна, она раздвинула занавески, и комнату залили первые, рассеянные лучи солнца. Сквозь неровное стекло старого окна видно было яркое голубое небо с длинными пушистыми хвостиками белых и лиловых облаков.
— Спасибо, Мариета, — поблагодарила она. — Я сама справлюсь.
— Очень хорошо, мадомазела.
Леони сбросила одеяла и спустила ноги на ковер, нащупывая шлепанцы. Сняла висевший на створке двери голубой кашемировый халат, поплескала оставшейся с вечера воды в лицо и села к столу перед окном, чувствуя себя совсем взрослой — одинокий завтрак в собственной спальне! Дома такое удовольствие выпадало ей, только когда у маман гостил Дюпон.
Она приподняла крышечку дымящегося кофейника, выпустила, как джинна из лампы, восхитительный аромат только что поджаренного кофе.
Рядом с серебряным кофейником стоял кувшин пенистого теплого молока, мисочка с белыми кубиками сахара и парой серебряных щипчиков. Приподняв отглаженную салфетку, она нашла под ней тарелку с белым хлебом — золотистая корочка была еще теплой — и блюдечко со взбитым, как сливки, маслом.
В трех фарфоровых мисочках стояли три разных сорта варенья и еще плошка компота из айвы и яблок.
За едой она разглядывала сад. Белый туман висел над долиной между холмами, над ним просвечивали верхушки деревьев. Лужайки под сентябрьским солнцем выглядели мирными и неподвижными, ветер, которым грозил вчерашний вечер, не шевелил траву.
Леони надела простую шерстяную юбку и блузу с высоким воротом, потом подобрала книгу, которую принес ей вчера Анатоль. Ей пришло в голову самой осмотреть библиотеку, пошарить на пыльных полках, погладить шершавые корешки. Если ей сделают замечание — хотя почему бы, ведь Изольда вчера предложила им чувствовать себя как дома — она всегда может сослаться на то, что хотела поставить на место брошюру мсье Бальярда.
Она открыла дверь и шагнула в коридор. Весь дом, казалось, еще спал. Все было тихо. Не звенели крышки кофейников, из комнаты Анатоля не слышалось свиста — он всегда насвистывал по утрам — никаких признаков жизни. И холл внизу пустовал, хотя за боковой дверью звучали голоса слуг и далекий звон кухонной посуды.