— Аморальная жизнь унижает искусство, — твердо возражал Фромиляж.
Вскоре почти все присутствующие втянулись в их спор.
— Вы молчите, мадомазела Леони? — раздался голос у нее над ухом. — Вас не интересует литература?
Она с облегчением обернулась к Одрику Бальярду.
— Я обожаю читать. Только в таком обществе трудно добиться, чтобы твое мнение услышали.
Он улыбнулся:
— А и верно.
— И еще, признаюсь, — продолжала она, чуточку покраснев, — что нахожу большую часть современной литературы ужасно утомительной. Целые страницы идей, изысканные обороты фраз и умные мысли, но так ничего и не происходит.
В его глазах мелькнула улыбка.
— Ваше воображение пленяется острыми сюжетами?
Леони улыбнулась:
— Мой брат, Анатоль, вечно твердит, что у меня дурной вкус, и, надо думать, он прав. Самый увлекательный роман, какой я читала, это «Замок Отранто», и еще я без ума от страшных историй Амелии Эдварде и от всего, написанного мсье По.
Бальярд кивнул:
— Да, он был талантлив. Беспокойная душа, но как он умел уловить темные стороны человеческой натуры! Вы согласны?
Леони с трудом скрывала радость. В Париже ей приходилось выносить множество скучных приемов, где большинство гостей явно не считали, что ее мнение стоит выслушать. Мсье Бальярд оказался совсем не таким.
— Согласна, — признала она. — Из всех рассказов мсье По, хотя, признаться, у меня после него всякий раз кошмары, мой любимый — это «Сердце-свидетель». Убийцу сводит с ума биение сердца человека, которого он погубил и спрятал под полом. Просто блестяще!
— Вина — сильное чувство, — тихо заметил он.
Леони минуту глядела на него, ожидая объяснений, но Бальярд больше ничего не прибавил.
— А можно задать вам нескромный вопрос, мсье Бальярд?
— Конечно.
— Вы так одеваетесь, ну… — Она осеклась, испугавшись его обидеть.
Бальярд улыбался.
— Необычно? Не как все?
— Как все?
— Не в ту униформу, в которой джентльмену положено являться к ужину, — пояснил он, блеснув глазами.
Леони вздохнула.
— Ну да. Хотя я не столько об этом, сколько про то, что мой брат говорит, вы всегда носите что-то желтое. Он сказал, в память о павших соратниках.
Лицо Одрика Бальярда омрачилось.
— Так и есть, — тихо сказал он.
— Вы сражались при Седане? — спросила она и замешкалась… — О, мой папа сражался за Коммуну. Я его совсем не знала. Он был выслан и…
На мгновение ладонь Одрика Бальярда накрыла ее руку. Она ощутила его кожу, тонкую как бумага, сквозь ткань перчаток и легкость его прикосновения. Леони не знала, что произошло с ней за этот миг, но боль, которой она никогда не осознавала, вдруг вырвалась в словах: