Леони прошла к высокому платяному шкафу. Его стенки украшала та же причудливая резьба в египетском стиле, а два зеркала в дверцах отражали комнату за ее спиной. Она открыла правую створку, пересмотрела свои юбки, вечерние платья, халаты и пижамы, аккуратно развешенные в ряд. Все ее вещи уже разобрали.
В большом ящике комода у шкафа она нашла свое белье и мелкие предметы туалета: лифы, корсеты, блузы, чулки — опрятно уложенные в длинный глубокий ящик, пахнувший свежей лавандой.
Камин был устроен в стене напротив двери, и над ним висело зеркало в раме из красного дерева. Посреди каминной полки стояли позолоченные часы из севрского фарфора, такие же как у них дома в гостиной.
Леони сняла платье, фильдеперсовые чулки, комбинацию и корсет, разбросав все по ковру и на креслах. В одной рубашке и нижнем белье она налила горячей воды в умывальный тазик, умыла лицо и руки, потом поплескала под мышками и во впадинку между грудей. Закончив, она стянула свой голубой кашемировый халат с медного крючка над дверью и присела к туалетному столику перед средним из трех высоких окон.
Вынимая шпильку за шпилькой, она распустила свои непослушные медные волосы, позволив им упасть на спину, затем наклонила к себе зеркало и принялась широкими, долгими движениями расчесывать кудряшки щеткой, пока они не легли гладкой шелковой волной до тонкой талии.
Уголком глаза она заметила случайное движение в саду под окном.
— Анатоль, — пробормотала Леони.
Ее беспокоило, что брат мог пренебречь просьбой хозяйки и все-таки выйти на вечернюю прогулку.
«Хорошо бы, он так и сделал».
Отогнав недостойную мысль, Леони отложила на столик щетку для волос и скользнула к центральному окну. Последние отблески дня уже распрощались с небом. Когда глаза ее привыкли к сумеркам, девушка снова заметила движение, на сей раз у дальнего края лужайки, рядом с решетчатой изгородью за декоративным озерцом.
Теперь она яснее различала фигуру. Человек с непокрытой головой двигался украдкой, озираясь через каждые несколько шагов, словно опасаясь преследования.
«Или это игра света?»
Фигура растворилась в тени. Леони послышался отголосок церковного колокола, долетевшего из долины: тонкая грустная одинокая нота. Она напрягла слух, но слышала теперь только шорохи вечернего парка: шепот ветра в ветвях и вечернюю песню птичьего хора. Потом пронзительно вскрикнула вылетающая на охоту сова.
Заметив, что голые плечи покрылись мурашками, Леони закрыла ставень и отошла от окна. Подумала немного и затянула занавески. Конечно, это почти наверняка был один из садовников, выпивший больше чем следовало, или мальчишка, решавший, стоит ли сократить дорогу, потоптав лужайку, но в увиденном было нечто отвратительное, угрожающее. По правде сказать, она жалела о том, что увидела.