Аня напряглась и не вспомнила.
– Ну а Ира?
– Ирка? Его сестричка, она маленькая еще, первокурсница, – Глеб улыбнулся ласково, но тут же опустил глаза, помолчал немного, добавил с явным, как показалось Ане, огорчением: – Тоже едет, там уже будет доучиваться, в Берлине.
Они пили чай и говорили немножко: так, будто встречались каждый день, поэтому можно говорить о мелочах.
– Ты куда-нибудь поедешь?
– В августе, может, в экспедицию, Крохин зовет – знаешь его?
– Это в диалектологическую?
– Ну, это он в диалектологическую – а я просто посмотреть.
– Если это как в фольклорную, то это ужасно здорово, ново – старушки, песни…
– Я помню, ты писала… Та-та-та-та «и рук шершавых, от "леко", "сести" и "быват", / Мы перед вами лишь неправы, никто ни в чем не виноват», – это были ее тогдашние стихи, которые она отправляла Глебу в армию из Кировской области.
– Как ты все помнишь?
– Не все. Я закурю?
Он принес из куртки сигареты и закурил, стряхивая пепел в блюдечко. Аню так и подмывало спросить: «А как же Флоренский?», но Глеб курил так уверенно, так скромно, не гордясь и не стыдясь этого, что вместо этого она сказала:
– Глеб! Я по тебе так соскучилась. Мы совсем не общаемся. Может, я и сама виновата…
– Никто ни в чем не виноват!
– Ты совсем не звонил. Ты как будто прятался…
– Знаешь, – он посмотрел на нее, погасил сигарету, – я просто боялся.
– Чего?
– Всего. Всех. Тебя.
– Но почему? Меня!
– Потому что я вернулся с того света. Я ничего не понимал. Два года – невероятный срок! В двадцать лет все меняется с бешеной скоростью – и я стал другим, совершенно другим, наверное, и вы тоже, но мне казалось, что я-то изменился гораздо больше, у меня ведь был опыт, что там, Аня – страшный опыт встречи со злом. И вот я вернулся. Куда? К кому? Кто меня здесь ждал? Я ведь стал другим, но понять это мог только тот, кто так же возвращался. И у нас в группе был такой же, как я, парень – он тем же летом попал на гражданку, его комиссовали на полгода раньше, спасибо дедам. Я его не знал, а тут сразу познакомились – как раз Макс, который уезжает сейчас, его велик. Макс простой, и такой, знаешь, страшно честный, ни за что тебя не продаст – за это, кстати, и пострадал, но это мне Ирка рассказала. Сам он больше молчит всегда, он просто рядом, но этого вполне, вполне хватает, – Аня слушала его не дыша: Господи, это опять Глеб был, обратно Глеб был рядом! – и вначале это был единственный человек, с которым я хоть как-то мог разговаривать, ну или молчать. Он мне очень помог. Потом познакомил меня с Иркой. Весь этот год я в основном с ними и общался. Главное, они не знали меня раньше, и с ними я мог начать сначала. А мне только и оставалось, что начать с нуля.