Только поначалу эта музыка не шла, все в ней сопротивлялось, отворачивалось, ее тошнило почти – это было чужое, недоброе, не ее. Она слушала все равно, сжавшись и мучась (мостик!), пока однажды, не отца ли Антония молитвами, пока однажды в наушниках сквозь весь этот музыкальный шум и хрипы не раздался вдруг отчетливый внутренний хруст. После этого дело пошло легче, Аня почувствовала, что вошла, оказалась допущена в этой жутковатый незнакомый мир – моих ушей коснулся он, и расслышалась вдруг больная красота этих мелодий, различилась сцепляющая их непростая гармония, неожиданно она даже сделала открытие: вот, оказывается, чьим блюзам пытался подражать совершенно забытый к тому времени Юра Наумов! Это же был Led Zeppelin, неумело переложенный на русский устный. Видите как – все по вашим советам, архимандрит Киприан, ищите и обрящете, прислушаться, приглядеться, и сквозь искаженное, сквозь израненное грехами и прошлой судьбою лицо воссияет лик, сквозь потускневшее изображение проступит яркое, ясное виденье!
Она снова входила в жесточайший ступор. И все чаще ей казалось: православие, ее православие, разумеется, – лишь обольщение, самообман. Острота проклятого вопроса была приглушена на время, погашена новыми впечатлениями и образами, которые, однако, его не разрешили, не разрушили. Да, теперь жить она не могла без служб, праздников, исповедей, причастия – безо всего этого множества неуловимых словом радостей души, которые хорошо знает каждый имеющий веру, но даже эта горячая волна церковной жизни не решала проблемы главной. Смысла не было все равно. Господь был, а смысл? Не было. Жизнь ее не имела никакого смысла.
Как, как такое возможно? Ведь еще недавно она твердо знала, что смысл – всего лишь в приближении к Богу, в очищении души, служении, что и делов-то всего – спасаться. Но теперь все эти еще недавно такие убедительные максимы обратились в прах общих истин, никакого отношения не имеющих к ней, к ее собственной жизни, которую она живет каждый день. Она точно очнулась, и смотрела на все это недоумевающим взглядом бродяги, случайно попавшего пусть и в чудный, но совершенно чужой город. «Спасение вершится каждый Божий день, каждый день ты можешь созидать его, – наставлял ее когда-то отец Антоний. – Оно кроется в очень конкретных вещах – в том, как ты посмотрела на проходящего человека, в том, что помыла посуду, вынесла ведро, в теплом слове родителям».
Она слушала, она кивала. Но вот его не было, и без него все эти правильные слова отчего-то утрачивали силу. Словно сомнамбула, Аня отправилась в дом престарелых, который недавно начал опекать их храм. Незадолго до последнего своего исчезновения батюшка, по собственной Аниной просьбе, познакомил ее со строгой женщиной Еленой, руководительницей благотворительной службы, которая и определила Ане поле деятельности – «пятый этаж». «Придете, назоветесь, скажете, что вы от храма, вам все покажут».