— С чем? Приказ тебе пришел. Сегодня же отправляйся. Завтра должен быть в полку. Если завтра увижу тебя в селе — берегись! Ты ведь знаешь меня.
— Знаю. Кто тебя не знает!
— Уж такой ты добрый, господин начальник, что даже трава сохнет там, где ты пройдешь, — добавила Докица, жена Панаита.
— Эй ты, Панаит, если сам не можешь закрыть рот своей бабе, я прикажу жандармам, они быстро это сделают.
— Давай сюда твою бумажонку, начальник, и ступай с богом! Ступай, ведь если я знаю, каков ты, то ты не знаешь, каков я.
— На, держи! Но смотри у меня, если завтра поймаю тебя в селе, добра не жди. Понял?
Панаит Хуштой ничего не ответил жандарму, а только взял повестку о призыве двумя пальцами, будто с отвращением, и тут же бросил ее в глиняную миску, стоявшую на плите, наполовину наполненную кукурузными зернами.
— Вот и твой черед пришел! — проговорила Докица, когда жандарм ушел.
Она произнесла эти слова без боли и горечи в голосе, будто просто констатировала факт, который ее вовсе не трогал.
Но Панаит хорошо знал жену и почувствовал всю тревогу и жалость, скрывавшуюся за этими словами.
— Такая уж эта чертова война. В конце концов всем приходит черед. Разве только деды останутся дома.
Как раз в этот момент во дворе раздался выстрел, и Панаит вышел посмотреть, что случилось.
Когда он вернулся, Докица, помешивая мамалыгу в чугуне, не обернувшись, спросила его:
— Этот бандит, наверное, стрелял?
— Он застрелил Груя!
— А за что?
— Пес укусил его за ногу. Притом укусил здорово!
— Лучше бы он перегрыз ему глотку!
Панаит промолчал. Он сел, прислонившись к стене, и начал скручивать толстую цигарку. Через некоторое время спросил:
— Ты что скажешь, Докица?
— Я? Вас обязательно отправят на фронт?
— Иначе зачем бы нас призывать? Я слышал, мало кто остался в живых из тех, кого взяли раньше.
— Я думаю, тебе стоит поехать в полк. Может, тебя выбывают просто на сборы. Или, если повезет, тебя оставят в обозе. Как ты думаешь?
— Что мне думать? Конечно, поеду. Может, как ты говоришь, мне действительно повезет и меня не пошлют на передовую. Но уж если я попаду туда — обратно не вернусь. Сердцем чувствую это.
— Тогда, Панаит, не надо тебе туда ехать!
Утром, с узелком в руке, Панаит вышел из дому. Только оказавшись на главной улице села, ведущей к вокзалу, он понял, сколько людей, как и он, получили повестки о мобилизации. Их провожали жены, дети, родные. Все плакали. Старухи причитали, как по мертвым.
— Ну что ты меня оплакиваешь, мать? Ведь я еще не умер! — сердился один из селян, прозванный неизвестно почему Ошейником.