«Кто знает, — содрогнулся он, — сколько еще солдат имеют такие же точно бумажки, спрятанные под подкладкой одежды или еще где-нибудь?»
— Готово, Михуляк, трогаемся!..
Майор пошел вдоль канавы, останавливаясь время от времени и поднимая водителей. Матеяну подождал, пока шоссе заполнится солдатами, потом переступил через канаву и остановился у открытой двери машины связистов. Лейтенант Войня дремал с надетыми на голову наушниками и прижатым к щеке микрофоном, уткнувшись подбородком в грудь. Руки его лежали на кнопках радиостанции, которая мигала маленькими, круглыми цветными огоньками.
— Ничего нового, господин полковник! — встрепенулся лейтенант. — Связь с дивизией и армией потеряна, думаю, навсегда… Но у русских большое оживление: весь эфир заполнен их голосами. Из каждых пяти слов одно или «Румыния», или «Бухарест», или «Антонеску»… Время от времени можно слышать и немцев. Они все повторяют через каждый час приказ, который зовет их через горы, в Трансильванию…
— Постарайся поймать Бухарест, — приказал Матеяну.
— Сейчас, когда начнутся утренние передачи, — заверил его Войня.
Матеяну вдруг почувствовал вокруг себя холодное дыхание, будто он находится в центре водоворота, который сбивает его с ног, отрывает от земли. Неясное, тревожное предчувствие все нарастало, и его шаги стали неуверенными, будто он шел по зыбучему песку… «Нужно любой ценой преодолеть этот момент, выдержать, нужно порвать наконец с немцами!.. Иначе и мы вместе с ними окажемся в пропасти, погибнем!..» Матеяну знал, что здесь он может положиться только на эту горстку солдат и танков, что только вместе с ними он может вырваться из водоворота.
— Михуляк, все боеприпасы и все горючее раздать по машинам и людям!
Солдаты поняли, что они должны любой ценой пробиться на юг. Эта непреклонная решимость укрепила их силы. Разрозненные группки отставших от своих частей солдат пошли вперед, зная, что все равно они скоро останутся позади колонны. Со скрежетом дернулись гусеницы, и колонна тронулась в путь. Солнце приподняло над горизонтом свою пурпурную бровь с холодными и длинными лучами-ресницами. Матеяну опять выехал вперед колонны, то оглядываясь назад, на колонну, то глядя вперед, на дорогу. Над дорогой снова поднялось облако тяжелой пыли, которая постепенно оседала на прилегающих полях. И здесь путь был усеян разбитым и брошенным оружием, ящиками со снарядами, гранатами, касками и противогазами, опрокинутыми в канаву повозками, перевернутыми и сгоревшими немецкими автомашинами. Пустым, словно вымершим, было и первое село, через которое они проходили. Дома с темными окнами казались давно покинутыми. Только несколько старух и женщин с детьми, которых они держали за руки, провожали идущих из-за заборов выцветшими глазами, в которых застыло отчаяние. Матеяну проехал, немой и подавленный, не поднимая глаз от пыли, по которой шуршали колеса мотоцикла. В ушах у него стоял рев танков, от которых дрожало шоссе.