И сказал Ахура Мазда: «Столь же великое, как если бы он заставил страдать от голода деревенского ребенка, находящегося у него в услужении».
Я сижу, значит, реву как малыш, Группа скулит вокруг… совсем размокли. Но делать что-то надо. Встаю, промокаю морду, псов успокоил кроме Лакхи, тот все воет. Малый прямо лебезит — не может простить себе, что меня бросил. А Нюхачу все это до пятки, как прошлогоднее мясо. Мерзкая все-таки порода. Огрел бы его раз, да не поймет, за что.
Вообще-то нам положено в качестве доказательства правое ухо брать, но тут я засомневался. Во-первых, они все далеко друг от друга, самому ходить — до вечера не управлюсь, а собакам это не поручишь. А во-вторых… Даже сказать неловко. У одного-то из них я ухо точно не отсеку.
С одной стороны, конечно, они наших не жалеют. Это-то я знаю не из Бесед. Но все-таки…. А главное — время, время! Двое суток гнал, значит, и обратно — столько же. А у меня еще две собаки ранены.
Так ничего придумать и не могу. В конце-концов икнул я на это дело и заставил Группу вырыть яму (лопаты не было, а мечом копать — опять же время). Похоронил обоих вместе. Как — кого? — Морни и Верного, конечно. Знаю, у них это не принято, но не мог же я погребальный костер сварганить — это ведь воз сухого дерева. Потом, на ларские обычаи я икать хотел, я его — как никанца. Чего скалишься? Он бы знаешь, каким собаководом был, если бы Всемогущий иначе распорядился! Уложил, как нужно — в позе спящего, рядом дорожная сумка… Хватит.
Уши не стал брать. Скажу — пятнадцать — пусть поверят или проверят, если смогут. Небось, поверят — я все-таки пока на хорошем счету. А у того, которого считаю Сыном, беру всю голову и медальон нагрудный. Гнусное оно дело — головы рубить, но война спишет. Не мы начали… Сдам в Управление, пусть разбираются.
Обратный путь трудным был. У меня за плечами доспехи Верного и Лакхи, две головы (да, я не сказал, вторая — того старикашки, что чуть не упокоил меня. Все молодые ребята, а ему лет пятьдесят и ритуальная татуировка над бровями: видная шишка, значит). Седьмой совсем потух, сзади все плетется. Я, конечно, лапу перевязал, но я же не целитель. В общем, мы ночуем чуть ли не на том же месте, где их вечерняя стоянка была. Там как раз родник есть поблизости, но они, дурачье, его не нашли. Впрочем, так бы их и подпустил к воде…
Наутро Седьмой окончательно расхромался. Гружу его Лакхи на спину. А что — Лакхи раза в два тяжелее меня, а он, наоборот, вдвое легче. Вот и считай. Почти как на лошади получается. А Пятый — в порядке, как не было ничего.