Я начал говорить с ней о "Роберте", {12} потому что был под влиянием этой страшной поэмы. "Если б я был женщиной, - сказал я ей, - я не мог бы противиться Бертраму... Сила, страшная сила...".
- Этого еще мало, - перервала она меня.
Мы начали ходить с ней и с какой-то институткою по зале. Институтка была очень невинна. Невинность мне просто несносна. Я начал безжалостно смеяться над нею.
- Вы страшно злы, - заметила мне Антония, садясь за рояль по моей просьбе.
Никита Степаныч беспрестанно выбегал в переднюю. Он ждал его превосходительства.
Мне стало скучно. Я уехал.
Сентября 28.
Несмотря на все мое желание опаздывать, явился часом раньше - и застал одного Никиту Степаныча еще наверху. Поневоле должен я был начать бесконечно длинный разговор, беспрестанно теряя терпение и между тем поддерживая его.
Послышались звуки рояля - и тема из "Страньеры", {13} моя люобимая тема.
Я был почти в лихорадке, но между тем не понуждал Старского сойти вниз, а ждал его зова. Еще минута - я потерял бы всякое терпение. Наконец мы отправились вниз. Поклонившись в гостиной дамам, я ушел в залу...
Зала была еще не освещена. Она сидела за роялем; звуки "Страньеры" сменились звуками мазурки Шопена, от которой мне становится всегда невыносимо грустно.
Я стоял против нее, опершись на доску. Разговор наш был вял и странен... К чему-то сказал я ей, что бог создал ее так скупо и так полно вместе, и вспомнил "One shade the more, one rey the lesse" {"Одной тенью больше, одним лучом меньше" (англ.).} {14} Байрона...
Во все существо ее проникло с недавних пор нервическое страдание. Она больна, - она становится капризна: ее глаза горят болезненно.
Она жаловалась на людей, на жизнь, я молчал. Она сказала, что желала бы умереть скорее. Я молчал.
Она продолжала, - что при смерти, по крайней мере, можно быть откровенною.
Со мною начинался лихорадочный трепет.
- Послушайте, - сказал я ей, - страшно, когда человек обязан говорить не то, что думает.
И чтобы скрыть судорожный трепет, я подошел к лампе засветить сигару.
Октября 4.
День рождения Старского; у него было народу более обыкновенного... между прочим, какой-то офицер с женою, их родственник, и два каких-то новых женских лица: одна, кажется, старая дева, от нечего делать ударившаяся в ученость, другая ее сестра, довольно молодая и, как говорят, невеста. Я был как-то в духе и потому говорил много с обеими... одна, молодая, рассыпалась в прекрасных чувствованиях. Я не замедлил воспользоваться этим и сказать об этом Антонии под конец вечера...
- Я как-то не могу никак расчувствоваться, - говорила она, смеясь нервически.