Павел помнил тот год. Ему исполнилось десять. Бабушка устроила застолье, пожарила гуся. Сидела напротив внука, подпирала коричневым кулачком мягкую щеку и причитала, что Феденька ее перестал писать, сердце у нее ноет, как бы чего не случилось. А через месяц от Феденьки пришел перевод и телеграмма с печатными буквами, что у него все хорошо. В телеграмме нашелся и привет племяннику. Потом переводы приходили каждый месяц. Всегда вместе с приветами. А дядя Федор был уже мертв. Кому же тогда Пашка отправлял телеграмму? И с кем он жил пять лет под одной крышей? Или это все шутка? И почему, наконец, справка о смерти его дяди лежала под печкой его тестя? Или Томка попросила отца собрать информацию обо всех Пашкиных близких? Зачем? Бред, бред, бред!
Жизнь обратилась бредом в одно мгновение. Эта мысль отпечаталась у Павла в голове, когда он стряхивал клей с ладони, убирал справку к фотографии, и уже не оставляла его до самой Москвы. Плед с бахилами и испорченной одеждой он сжег еще возле турбазы, смотрел на огонь и думал, что сжигает что-то важное. К Москве ехал, уже не обращая внимания на патрули, но, к счастью патрульных, никто старой «девяткой» не заинтересовался. До Москвы оставалось всего ничего, когда Павел оставил машину на обочине и спустился к памятнику на берегу реки. На чугунной плите воин в доспехах и с мечом смотрел куда-то вдаль. Павел скользнул взглядом по тексту, выхватил имя князя Дмитрия Московского, вспомнил остолопа и отличного мастера Димку Дюкова, отошел на три шага в сторону и выбил в зеленой траве каблуком углубление. Наклонился и закопал обойму. Через полчаса он въехал в Москву.
Волгоградка ползла медленно. Павел ушел вправо, выехал на Рязанский проспект – он тоже оказался забит. Пришлось сворачивать на переезд, пересекать под мостом бывший Владимирский тракт и уходить в переулки Лефортова. Еще через пятнадцать минут Павел добрался до Красносельской, оставил машину в переулке и спустился в метро. Он ехал налегке, без документов, прихватив с собой только газоанализатор. На плече висел пакет, в котором бултыхался термос с телефонами. Последний раз Павел проверял сообщения и звонки еще вчера, пальцы зудели сделать это немедленно, но он сдерживал себя и даже не пытался обдумать все то, что свалилось на него в последние дни. В ушах и так начинало позвякивать, и ему стоило немалых усилий, чтобы держать себя в руках. К тому же каждый шаг отдавался болью в ноге и боку. Но боль была терпимая – всего-то и забот время от времени стирать холодный пот со лба, не слишком громко скрипеть зубами да поглядывать под ветровку, чтобы кровь не выступила на рубашке.