Федор взял метлу, стоявшую у стены дома, постучал рукоятью о приступку, насаживая плотнее березовый пук, подошел к забору и встал, расправив плечи. Стоял он так минут пять, пока примолкшие селянки не начали расходиться. Потом обернулся к Пашке, нахохлившемуся на крыльце, и проворчал:
– Пошли есть. Завтра в город поеду.
У него и в самом деле были огромные ручищи. И рыжие волосы, седину в которых он тщательно закрашивал хной. Или боялся старости, или все еще рассчитывал, что успеет слепить собственную семью. Хотя Пашка так ни разу и не заметил, чтобы дядя Федор предпринял в этом направлении какие-нибудь шаги. Пашка открывал все тот же альбом и пытался узнать в улыбчивом конопатом подростке дядю Федора. На черно-белых, а точнее, на буро-желтых фото он был почти неотличим от его матери, и Пашка с удивлением думал, что, будь его мамка жива до сих пор, и она бы подкрашивала волосы хной, и у нее бы были огромные ручищи, и про нее бы говорили деревенские тетки, что ее или ветрами обдуло, или обморозило. Иногда Пашка просыпался ночью и видел дядю Федора у зеркала. Тот словно и сам всматривался в собственное лицо, корчил какие-то рожи, порой вовсе превращаясь в чужого человека. Растягивал губы, топорщил скулы, словно пытался уничтожить морщины, вовсе избавиться от признаков старости. Потом замечал Пашкин взгляд, возвращал свой всегдашний хмурый вид и строго приказывал спать. Когда пришел черед хоронить и дядю Федора, лица у него уж не было. Машина прижала лицо дяди к бетонному полу и сплющила. Только и осталось, как шептались соседки по подъезду, ноги, руки и туловище до плеч.
– Так и умер холостым! – частили женщины. – Все пацану отдал! А ведь жить бы и жить еще мужику.
Жить бы да жить, соглашался про себя Пашка, глотая слезы, и пытался вспомнить его лицо, чтобы не представлять страшное: «Только и осталось – ноги, руки и туловище до плеч». Пытался вспомнить – и не мог. А уж когда прилепили на крест фотографию дяди двадцати с небольшим лет из бабушкиного альбома, тут же и вовсе забыл, каким тот приехал с Севера.
Север. Всякого или ломает, или обтесывает. Главное же – не каким он стал, а каким раньше был. Вот как на фотографии. Совсем другое дело. Мало ли кто какой коростой обрастет?
Павел оставил машину за лесом. Пересек запруду в соседней деревеньке, свернул на проселок, объехал пруд и пристроил машину в подлеске среди десятка таких же, подошел со свежей корзинкой к расстелившей на траве скатерть компании, вдохнул запах шашлыка. Поздоровался, спросил у красноносого тамады: