Леон лежал тихо, надеясь, что Ньют устроится и заснет, но не выдержал и вздохнул. Мальчик тут же заговорил:
– Без окошка здесь темно, правда?
Кажется, парнишка боится темноты. Леон улыбнулся.
– Если тебе нужен свет, здесь есть лампа.
– Нет, – тихо ответил Ньют. – Мне нравится, когда темно. Такое впечатление, что здесь нет стен, кажется, что вокруг тебя безграничное пространство, как здешние окрестности.
Леон понимал Ньюта, но возразил:
– Даже у здешних просторов есть границы, Ньют. У всего и у всех есть границы.
– Конечно, но здесь в это не верится. Вокруг такая ширь! Здесь чувствуешь себя... свободным и... большим.
– Правда?
Наверное, в ответ Ньют кивнул головой, а вслух сказал:
– У нас дома, в Западной Вирджинии, было так тесно, что казалось, мы жили друг на друге. Даже природа, все эти деревья, ручьи и реки казались какими-то скученными. А здесь привольно и так здорово! Грязь и та кажется чистой. А главное – на душе спокойно. Мы здесь в безопасности.
Да, в безопасности. Можно понять парнишку. По крайней мере здесь никто не собирался бить его просто за то, что он существует. Леон знал, что Кэсси стремилась именно к этому, к безопасности для своих мальчиков. Бог свидетель, если бы Кэсси хотелось богатства или легкой жизни, то сразу же, после первого дня, проведенного здесь, она стала бы присматривать себе другое место. В нем, в его доме ее привлекла именно безопасность. Что еще он мог ей предложить, кроме огромных безлюдных просторов, тяжелой работы и уединенной жизни? Да, и любви. Но любовь для нее не самое главное, она ей не нужна. Главное – безопасное пристанище для мальчиков.
Леону было больно сознавать, что Кэсси соглашалась на малое, готова была делать все что угодно, отдать все что угодно ради безопасного пристанища. Она была готова отдать свое тело, пожертвовать свободой... А чего хотел он? Ее любви, только ее любви, страсти и настоящей любви. Но совершенно очевидно, он хотел именно того, что она была не в силах дать ему, хотя и старалась. И вдруг он пожалел, что узнал правду.
Леон почувствовал, как по лицу текут слезы. Неужели он плачет? Ему стало стыдно. Он повернулся на бок, спиной к Ньюту, хотя в такой темноте все равно ничего не было видно. Но тем не менее что-то подсказывало ему, что Ньют чувствует его отчаяние, и он не ошибся.
– Мистер Леон, – тихо сказал Ньют, – я хочу поблагодарить вас. Еще никто не был так добр к нам, даже Джоз.
Джоз. Мужчина, которого любила Кэсси. Леон подавил в себе ревность и через силу сказал:
– Спи, Ньют.
Вновь послышалось шевеление, и в темноте раздалось: