- Ваше сиятельство! - взмолился дьячок. - В-третьих! Позвольте мне спросить ее, в-третьих! Дева! Открой Христа ради одно только свое имя...
Девушка взглянула на Друцкого; тот, подавая ей какую-то надежду, покачал головой. Девушка, улыбаясь сквозь слезы, выпрямилась и ответила:
- Забейте - не скажу!
- Тогда, ваше сиятельство, я полагаюсь на милость и заступничество вашего сиятельства - я же человек семейный.
Дьячок, перекрестясь, раскрыл книгу и обмакнул перо в чернильницу. Писаря тоже заскрипели перьями, записывая первую пару. Дьячок прицелился пером, перебрал святцы, вспомнил имя Леонилы-мученицы, празднуемой 16 января, тщательно вывел в графе "Леонила" и потом якобы нечаянно капнул, ахнув, на буквы "о" и "н" чернилами. Присыпав кляксу песочком, дьячок успокоился и заскрипел пером дальше.
Опекун спросил Дурдакова:
- А ты, любезный, не боишься получить такую непокорную жену?
- Ничего, объездим, - ответил Дурдаков.
- Ступайте. Совет вам да любовь!
Лейла растерянно взглянула по очереди в лица комиссионеров.
Генерал, осклабясь, закатил влажные глаза. Опекун посмотрел равнодушно и сурово. Третий комиссионер, Друцкой, опять сказал глазами:
"Успокойтесь! Я ваш друг и помогу вам!"
Лейла, поверив взгляду Друцкого, поклонилась комиссионерам церемонно и пошла за своим нареченным мужем. Надзиратель в военном сюртуке указал им дорогу, откуда по лестнице можно было им выйти только на маленький отдельный двор, кругом застроенный. На двор все двери и ворота были закрыты. Только стояли широко распахнутые железные двери церкви. Из церкви веяло прохладой.
Лейла упала на каменные ступени паперти и, прислонясь к столбу, горько зарыдала. Ипат приблизился к Лейле и пытался ее утешить:
- Ау, милая, слезами горю не поможешь. Не плачь! Не надо! Буду тебя любить и лелеять. Пушинки не дам упасть с моей лебедушки белой... Королевой будешь жить...
- Не бывать этому! - выкрикнула Лейла. - Я не хочу быть мужичкой!
- Я не мужик, а царский сын!
Лейла горько рассмеялась и больше ничего не отвечала на все уговоры жениха.
Тем временем комиссия в круглом зале продолжала свою работу.
К первой паре на дворе вскоре присоединилась вторая, потом третья, четвертая, и скоро набралось на дворе множество людей - двор сделался им тесен. У большей части невест были заплаканы глаза. Большинство женихов было угрюмо. Кое-где слышались рыдания, в другом месте бранились. Кто-то попробовал запеть песню и оборвался.
Шум и слезы в толпе усилились, когда отворились наружу со двора ворота и в них въехала со звоном и дребезгом большая ломовая телега с огромной пестрой сверкающей грудой груза. Телегу окружили с любопытством и увидали, что груз в ней - брачные венцы, старинные расписные, лубяные и золоченые, с крупными стекляшками, и в виде греческих диадем, и в виде княжеских шапок, и в виде немецких королевских корон. Вся эта груда хлама ярко и жарко горела в свете послеполуденного солнца.