На следующей неделе Виктор не видел Митяя ни разу. В нем зародилась тревога и уже не покидала его. Сидя за столиком в «Артистическом», он оглядывался на каждого входящего. Напрасно. С каждой минутой убеждался он в дикой, глупой, непростительной ошибке, не мог понять, как мог «фитюльку, тряпку, принять за большого человека»! Наконец, в нестерпимом волнении помчался туда сам. Предчувствия оправдались. На его звонок из-за двери грубо ответили, что фирма «Ростинг» съехала, и где находится, неизвестно.
Вскоре он продал магнитофон, потом пришел черед кинокамеры. Нищета заглянула в глаза и клацнула зубом.
В конце марта правительство Виктора Черномырдина было отправлено в отставку. Произошло это внезапно, в оскорбительном ельцинском духе, посредством издевательски-срочного утреннего указа, о котором сам премьер-министр слыхом не слыхал, видом не видал, направляясь на совещание к десяти часам. Тоскующему в болезненном душевном глодании президенту захотелось очередной бучи и разрушения, всегда питавших его волнами счастья, захотелось очередного взрыва и изумления вокруг своей старческой персоны, захотелось «давануть» кого-нибудь из подчиненных, чтобы излучения оскорбленных людей, испытавших его произвол, напитали сладостной энергией его севшие батарейки. Развалив страну, он разваливался сам.
Отставка кабинета случилась в понедельник накануне отчета в Госдуме, где правительство намеревалось рассказать о начале роста в экономике и промышленности, первых ростках за последнее время. Они, действительно, были, эти робкие стебельки. Поднялась выплавка цветного металла, подросла сахарная и пивоваренная промышленность, проклюнулись почки и на других направлениях. Но тяжкая финансовая пирамида ГКО стянула такие средства страны на обслуживание самое себя, что бюджет трещал по швам, в то время как глаза финансистов по-прежнему смотрели на Запад, на новые займы, которыми затыкались дыры по зарплате и ГКО.
Шум, конечно, случился мировой. Сам Виктор Степанович, всегда исполненный достоинства и обремененный властью, и всегда, чего бы ему не стоило, уводивший себя на второй план, за президента, выглядел потерянным и онемевшим. За одну минуту рухнуло столько намерений! Было от чего схватиться за голову! А Ельцин «дожимал» его. Он и наградил его орденом, и лестно отозвался о его верности «ряформам», и устроил все это под самый юбилей Черномырдина, на который был неназойливо приглашен, и приехал, и целовался с юбиляром у всех на виду, наслаждаясь унижением боевого соратника, которого низвел на уровень преданного, да неугодного, видите ли, холопа.