«Когда хоть они были, морозы-то… не упомнишь,»- Шурочка деловито миновала темные грязные ступеньки первого этажа, брезгливо вошла в лифт, поднялась на девятый, бережно затворила за собой дверь и стала спускаться к седьмому этажу. Знакомый скрип двери и голоса сначала обрадовали ее, потом в нерешительности остановили на ступеньке.
— Все, все, — говорил кто-то (Толик!), прощаясь. — Измотался, как бобик, ей-богу. Завтра закрываю счет и смываюсь куда подальше. Наметили на тринадцатое, значит, все. Хватит по лезвию ходить.
— Да подожди, говорю тебе, поверь моей интуиции. Должны капнуть хорошие бабки, платежка пришла еще до праздников, сам видел, — простуженно говорил Виктор.
— Жадность фраера сгубила, — отрубил Толик. — Не ты каждый раз ждешь засады, а я. Попробуй разочек, тогда говори. Дураков нет стоять лицом к стенке с поднятыми руками.
— Завтра тринадцатое, плохое число. Как бы не раскаяться. Перенесем на четырнадцатое, рискнем в последний раз. Тринадцатое, учти.
— Тогда уже сегодня, а не четырнадцатого. А нынче операционный день уже закончен. Я теперь все знаю. Завтра, и точка. Промедление смерти подобно. Если унесем ноги подобру-поздорову да еще и тринадцатого числа, значит, для нас оно благодатное, а не проклятое. Пусть для «Каскада» тринадцатое будет «тринадцатым» на всю железку. Все, я решил. До завтра.
Он загрохотал вниз по лестнице, точно школьник, отсекая каблуками каждую ступеньку. Захлопнулась и дверь квартиры.
Шурочка стояла, замерев. Сердце ворочалось в груди, словно каменное. Ошеломленная услышанным, приседая, как испуганная кошка, вернулась она к лифту. Он словно ждал ее. Неслышно затворившись, она слетела вниз на первый этаж, выбежали из подъезда и, не помня себя, помчалась в другую, не просматриваемую из его окна, сторону.
«Молчать, молчать, как рыба, если жизнь дорога», — билось в душе единственное желание.
Валентина сидела за столом, прерывисто дыша в платок. У нее была высокая температура, она чихала и горела, как в огне. Из глаз лились слезы. Два носовых платка, выстиранные под краном, сохли на батарее.
Напротив сидела Люся.
— Скажи, Люся, на сколько дней банки задерживают платежи? Самое большее?
— На неделю, на десять дней, один раз было на одиннадцать.
— А у нас третью неделю! Платежки клиенты шлют, а денег нет как нет. С двадцать третьего октября! — она чихнула в платок и посидела, прикрыв глаза.
— Езжайте домой, Валентина Сергеевна, — посочувствовала Люся.
Валентина отмахнулась.
— Когда ты была в банке?
— Вчера.
— И что?
— Пришел мелкий давний платеж-доплата. И больше ни копейки.