Пронеслись не годы — века. Песни девушки-казачки живут, они стали частью украинской культуры. Имя ее обросло легендами. Воистину сказочная судьба выпала Марусе Чураивне: и песням ее и чувству…
— Как же судьба сложилась у Чураивны? — тихо спросил Роман.
— Она недолго прожила. Ходила по селам, по монастырям, на глазах таяла от неизвестной болезни, угасла скоро, как свеча.
— Не смогла без любви…
— Горе тому, кто поднимает руку на любовь, — очень серьезно сказала Ива. — К человеку ли, к родине. Горе тому, — повторила она с силой, — кто надеется любовь заварить злым зельем. Даже если у него талант от земли до ясноглазых звездочек!
— Правда, был такой обычай: голова за голову? — медленно, размышляя о чем-то своем, спросил Роман.
— Да. Но он не прижился у народа нашего. Люди больше уважали другой: когда добром искупается зло.
Было о чем подумать Роману после таких разговоров с Менжерес.
…Рен всегда рассчитывал точно. Так было и на этот раз. Однажды, когда Ива и Роман вели свои споры о том, как живут люди на земле и чего им не хватает, в хату лесника Хмары вошел… проводник краевого провода. Его сопровождали два телохранителя.
— Слава героям! — поспешно подхватился с лавы Роман.
Ива сидела спокойно, только очень недружелюбно поглядывала на проводника и его охрану.
— Чего зыркаешь? — спросил Рен вместо приветствия. Телохранители не снимали руки с автоматов.
— Смотрю, кому это законы наши не писаны, — процедила девушка, заливаясь багровым румянцем. — Не зачепная хата, а цыганский табор…
— Законы я диктую. А что злая — то добре. Знаешь, кто я?
— Не гадалка.
— Роман, представь меня пани курьерше по всем правилам.
Чуприна опустил руки по швам.
— Проводник краевого провода Рен!
Ива погасила злые огоньки в глазах, поднялась с лавы.
— Курьер Офелия. Послушно выконую ваши наказы.
— От и славно, — сумрачно улыбнулся Рен. — С этого бы и начинала.
Спросил Хмару:
— Боковушка свободна? Надо мне с дивчиной этой по душам поговорить. Чтобы нас не слышали, и мы тоже — никого.
Ива сунула руку в карман. Но ладонь не охватила рубчатую рукоять пистолета — острая боль впилась в предплечье. Рядом с нею стоял один из телохранителей проводника и небрежно массировал ребро ладони.
— Сволочь, — сказала Ива. — За что?
— Чтоб не лапала пистоль, — объяснил равнодушно бандеровец.
— Можно и мне его почастуваты, друже Рен? — закипая гневом, повернулась Ива к проводнику.
Рен не успел еще сообразить, о чем просит эта бедовая дивчина, как Ива резко, почти не отводя руку, рубанула телохранителя ниже подбородка. Удар был не сильный, так бьют для острастки. Бандеровец икнул, нелепо взмахнул руками и начал ловить ртом воздух.