— Думаю, доктор Карпантье хотел, чтобы люди узнали, что произошло в той башне. Когда будут к этому готовы.
Видок всем телом поворачивается к окну. Его массивная фигура целиком заполняет собой оконный проем. В комнате наступает полумрак.
— И он никому об этом не рассказывал? Ни жене? Ни сыну? Не странно ли, что столь ценные исторические сведения он доверил…
«Немощному старику».
Это подумал я, не Видок. Но когда он продолжает говорить, в его голосе звучат извиняющиеся нотки, словно у него такая мысль тоже мелькнула.
— Согласитесь, — продолжает он, — это было не слишком разумно.
— Времена были неразумные, месье.
— «Чудные времена», — цитирую я Видоку его собственные слова.
Он вздергивает подбородок и на секунду поворачивается ко мне. Потом возобновляет беседу с Папашей.
— Полагаю, профессор, вам знакомо содержание дневника?
— Ну, разумеется.
— Вы могли бы добавить что-нибудь к тому, что там сказано?
— Не думаю. — Странными угловатыми движениями, заставляющими вспомнить о готических статуях святых, он складывает ладони вместе и сплетает пальцы. — Конечно, это было так давно. Но если что-нибудь придет на ум, я непременно сообщу вам, месье… прошу прощения, запамятовал ваше имя.
— Не беспокойтесь. Если что-нибудь вспомнится, просто скажите Эктору, нашему доброму другу, он передаст. Пока же благодарю вас за помощь. Может быть, мои люди отвезут вас домой?
— О нет, не стоит, я вполне в состоянии передвигаться самостоятельно. — Внезапно его глаза подергиваются маслянистой пленкой надежды. — Если только у вас не работает кто-то особо симпатичный? Нет? В таком случае я пойду. Увидимся в пансионе, Эктор!
Видок тихонько прикрывает за ним дверь.
— Ну-с, что скажете? — Он тяжело опускается в кресло. — Собственные слова вашего отца. Выползают из-под земли как раз в тот момент, когда в них возникает нужда. Необычное совпадение.
— Вовсе это не совпадение, — возражаю я. — Я ведь обсуждал со стариком этот вопрос, помните? Еще до поездки в Сен-Клу. Просто ему понадобилось некоторое время, чтобы… соединить части головоломки.
— И вы думаете, только из-за того, что старый хрен выкопал на кладбище заплесневелый дневник, наш король отдаст корону никому не известному швейцарскому садовнику?
Как ни странно это звучит, но его слова влияют на меня физически. Заставляют согнуться и говорить, обращаясь к полу.
— Шарль не провозглашает себя… никем.
— Пока не провозглашает.
Видок вновь принимается поглаживать корешок дневника.
— Это точно почерк вашего отца?
— Он мне знаком так же, как мой собственный.
Он медленно перелистывает огрубевшие от времени страницы.