— Алька?
— Ей двадцать, как и мне. А вам — тридцать два.
— Все-то вам обо мне известно.
— Так меня учил отец: хочешь иметь общие дела с человеком — узнай о нем все, что можно.
Ольга открыла сумочку, извлекла доллары, протянула Алексею:
— Здесь — тысяча: аванс.
— Что же, хозяйка, — иронично протянул Алексей. — Не откажусь. Мы, убогие, видим такие деньги только по светлым праздникам. Спасибо, кормилица…
— Не паясничайте, — строго прикрикнула Ольга. — Лучше наливайте, запрет снят, да и договоренность достигнута.
Они выпили, и Алексей налег на закуску. День выдался маятный, длинный, странный. Складывалось одно к одному: беседа «по душам» с главным редактором, явление этой барышни со своими убойными и похоронными делами.
— Давайте сегодня больше не будем о деле, — предложила Ольга. — Устала я от всего этого.
И откровенно призналась:
— Этот месяц весь, после похорон, проревела белугой. Я отца очень любила… И вдруг оказалась одна в огромной квартире. И кругом пустота — в квартире, на душе, в целом мире. У Альки хоть мама есть, а у меня — никого…
— Хорошо, — согласился Алексей. — Отложим разговор о делах на потом. Тем более, что будет он длинным. И говорить нам придется не один раз.
Он снова разлил: джин — ей, коньяк — себе. Они выпили, и Ольга поинтересовалась:
— Сколько вы можете выпить?
— Под настроение. Но хорошо, что спросили… Надо подготовиться…
Он извлек из бара, встроенного в книжные полки, ещё одну бутылку коньяка.
— Теперь я верю, — Ольга охотно подставила свой бокал, чтобы он долил её джин, — рассказам о том, что журналисты много пьют. Вы предлагали помянуть моего отца… Вечная память Тихону Никандровичу Ставрову.
Она осушила свой бокал до дна.
— Слушай, девочка, — забеспокоился Алексей. — Не гони лошадей, слетишь с катушек.
— Ой! — радостно воскликнула Ольга. — А можно и я буду говорить вам «ты»?
— Не возражаю.
Коньяк делал свое дело, Алексей чувствовал, что уже немножко «поплыл».
— Тогда выпьем за это! На брудершафт…
Они все-таки напились. Вернее, первой — резко и внезапно — опьянела Ольга. Она попросила Алексея расстегнуть пуговки на своем «бюстье», сбросила его на пол.
— Скоро и бриджи сниму, — пообещала заплетающимся языком. — Очень жарко.
— Не надо! — взмолился Алексей. — Я ведь не железный…
— Проверим, — она хотела сказать это грозно, но получилось пьяно. — Расскажи мне про этих девочек с Тверской… Как они? Умелые? Я тоже стану падшей женщиной! — Ольге, видно, подумалось, что сказала нечто остроумное — она рассмеялась.
— Да ничего особенного, — ответил Алексей. — Но не тебе, миллионерше, их осуждать, — с неожиданной для себя злостью стал он отчитывать Ольгу. — Не от хорошей жизни пошли они на панель… Ты что, не собираешься уезжать?