И что-то умерло.
Шелли точно знала, что именно. Любовь, неизменно вспыхивавшая в его глазах, когда он смотрел на нее. И Шелли опустилась на колени и зарыдала.
Некоторое время он не мог говорить, а когда наконец заговорил, то оборвал последнюю ниточку призрачной надежды.
— Ты ранила меня, Шелли, — наконец выговорил он. — Почти убила. Иди к своему богатому любовнику. И дай ему то, чего он добивается. А ты, кажется, тоже добиваешься того же самого. Уж конечно, это больше, чем достоинство и уважение.
Он резко повернулся и исчез так же внезапно, как и появился.
Шелли смотрела на него сквозь пламя свечи, стоявшей посредине стола.
— Ты был так груб, Дрю, так безжалостен… Как же ты не понял, что я напрягла все свои нервы, чтобы собраться с духом и прийти к тебе на следующий день? Обрести мир!
— Ты задела мою гордость, — просто ответил Дрю. — Унизила меня своей ложью. Я сам испугался своего гнева, боялся того, что мог бы наговорить тебе, что мог бы натворить…
Дженни открыла дверь; на ее лице читалось неодобрение.
— Дженни, можно мне его увидеть? Ну пожалуйста! Объяснить ему…
Дженни покачала головой, повторяя про себя все, что ей, несомненно, наговорили о ее лучшей подруге.
— Шелли, он не захочет с тобой говорить. Он принял решение. Он сказал, что не хочет больше никогда тебя видеть.
— Вот… — Со слезами на глазах Шелли принялась стягивать с пальца тоненькую золотую полоску с маленьким бриллиантом. Наконец ей это удалось. — Верни ему кольцо.
— Он не возьмет.
— Тогда пусть расплавит его! Или сохранит — как воспоминание о ловушке, в которую он, к счастью, не попал!
По городку поползли слухи, и даже мать не могла разговаривать с Шелли иначе как с видом тяжелобольной. О Шелли шептались на улицах, а наиболее решительные молодые люди из окрестностей очень ясно давали понять, что дурная слава бежит впереди нее.
Даже Джефф, несмотря на то, что получил значительную выгоду от продажи автомобиля, осуждал ее. Ему нравился Дрю. Он нравился всем. Это усугубляло тяжелое состояние Шелли.
Шелли оказалась парией, изгоем, на краю пропасти. В отчаянии она извлекла бежевую карточку Марко. На ее обороте был записан номер его лондонского телефона.
— Если захочешь увидеться, звони, — мурлыкал он при прощании.
Она уехала в Лондон, где почувствовала себя потерянной и очень маленькой. И нелепой в своих нищенских тряпках рядом с Марко в фойе отеля, выстроенного с учетом всех требований роскоши.
Он заметил, что душа у нее не на месте, уже по тому, с каким безразличием она смотрела на стоящую перед ней фарфоровую чашку с чаем.