На первый стук никто не отозвался.
Никто не отозвался и на второй. Я молча переглянулся с Маргаритой, собираясь уже разворачивать оглобли восвояси, но тут за дверью что-то загромыхало (пустое ведро или таз), потом раздалось сердитое бормотанье с употреблением имен прилагательных, существительных и глаголов, кои я, пожалуй, приводить не стану, и нетвердые, спотыкающиеся шаги.
А потом дверь широко распахнулась, и на пороге во всей красе нарисовалась хозяйка этих шагов и глаголов, которая уставилась на нас мутноватым, но от того не менее настороженным и подозрительным взором.
Это была невысокая, довольно крепко сбитая и длиннорукая женщина. Судя по страдальчески-похмельному лицу, ей было лет сорок, однако внутренним чутьем я смекнул, что ежели этому творению природы не дать попиться хотя бы с недельку, а после привести чисто по-женски в порядок, то ему в конечном итоге навряд ли окажется больше тридцати. Спереди одеяние почтенной дамы составляла не первой свежести простыня, которую она целомудренно прижимала к себе. Сзади же никакой одежды, видимо, не было вообще.
Щурясь от яркого солнца, она посмотрела на нас.
Потом негромко икнула.
Потом культурно прикрыла рот рукой.
Я отвесил вежливый полупоклон и сказал:
— Здравствуйте.
Маргарита тоже сказала:
— Здравствуйте, — хотя и не столь дружелюбно, как я. Женщины, должно быть даже на исключительно подсознательном уровне, инстинктивно ощущают ревность и чувство соперничества (в самом широком толковании этих терминов), оказываясь вблизи любого другого существа с грудями, даже такого.
Опасаясь искры, из которой могло бы, не дай бог, вспыхнуть пламя, я решил перейти к делу, однако матрона в простыне меня опередила.
— Ты кто? — спросила она, явно собираясь в дальнейшем игнорировать присутствие Маргариты. Голос у нее был низкий, а тон грубый.
Поскольку кто я, говорить я не собирался, пришлось уклончиво попожимать плечами и повертеть головой. В богатой древними традициями теории и практике косвенного вранья я не изобрел ничего нового, лишь задал полуотвлекающий-полуискренний вопрос:
— А Валентин дома?
— За каким он тебе?
Знаете, взгляд ее был уже не таким мутным, и, по-моему, она трезвела прямо на глазах. Хотя возможно, просто наконец просыпалась.
— Ну, "за каким"! — снова дипломатично пожал я плечами. — Дело у меня к нему, важное, ясно?
— Еще бы не ясно, — кивнула она и неожиданно совершенно беззлобно, как-то даже по-домашнему тепло, предложила: — Слушай, а не пошел бы ты на…?
Я тоже кивнул:
— Щас пойду. Шепну пару словечек Валентину — и пойду.