— Послушай, милая, — ласково сказал я. — А если мы с тобой сейчас немного поболтаем?
— С хозяйкой не наболтались? — И я, честное слово, опять не совсем понял, что это: грубоватое простодушие, наивная подколка или нечто большее — стремление прикинуться эдакой невинной недалекой девчушкой, которой (хоть режьте!) она отнюдь не была.
— Не наболтался, — браво кивнул я и многозначительно погладил начинающие отрастать усы. — Ну и не все же время с хозяйкой. Захотелось, знаешь-понимаешь и с тобой. — И потянул ее за руку: — А пойдем-ка, дорогая Виктория, в беседку. Да-да, я уже знаю, что в саду есть очень миленькая беседка в кущах, тэк скэ-эть, виноградных, — вот и пойдем, покалякаем…
По ее тонкому лицу пробежала мгновенная, мимолетная тень. А может, мне показалось. Однако согласилась она сразу. Почему? От невеликого ума или же наоборот?
Вика пожала плечами, отчего внизу едва не открылось то, что еле-еле скрывала рубашка.
— Идемте, только не пойму, о чем это нам с вами следует говорить?
— Ну что значит — следует? — удивился я, вышагивая за ней в направлении сада. — Ничего нам не "следует", просто…
— Да ладно, — махнула она рукой. — А то слепая! Не вижу, что ли, как вы высматриваете да вынюхиваете. Разве не так?
— Интересно… — пробормотал я. — Оч-чень интересно… И что же я, детка, по-твоему, высматриваю да вынюхиваю, а?
Она, не поворачиваясь, тряхнула волосами:
— Сами знаете! Рыскаете везде как легавый… — И испуганно осеклась: — Ой!
Верите, из ее нежных девичьих уст это несколько специфическое словцо вылетело столь естественно и, я бы даже сказал — привычно, точно славное дитя сие ну как минимум пару лет отторчало на нарах.
— Нехорошо, — назидательно проговорил я. — Нехорошо, Вика, употреблять подобные выражения в культурной речи.
Но тут мы пришли, и она с размаху бросилась на скамейку.
— Ладно вам, я нечаянно. Скажите лучше сразу — опять будете пытать про Генку?
Я едва не изобразил на своем лице неподдельное удивление, но, вовремя спохватившись, все же сумел оставить там то, что было до этого, — каменную маску.
— Ну-у, и про Генку тоже, — уклончиво протянул я. — Однако не только… — И вдруг подумал, что этот пустой перебрех может ведь тянуться до бесконечности. Конечно же, никакая она не простушка и не дурочка, а очень себе на уме, и потому надо просто врезать ей по рогам — в переносном, разумеется, пока смысле, а не прямом. Я и врезал.
Спросил:
— Милая моя, солнышко лесное, а скажи-ка дяде, ведь недаром куда-то делася собачка?
Она изумленно вскинула на меня свои (наивные, ей-ей, наивные!) глазки: