Зодчий понял, что две женщины считают себя соперницами. Он не знал, чем это заслужил.
— Спасибо, — кивнула Бесси. — Выпьешь эля?
— Очень любезно, но нет. Мне нужно поговорить с Мерфином.
Белл посмотрела на Лоллу:
— Давай жарить орехи на огне?
— Да, здорово!
Хозяйка увела девочку.
— Они нашли общий язык, — заметила Керис.
Фитцджеральд кивнул:
— У Бесси доброе сердце и нет своих детей.
Целительница погрустнела:
— И у меня нет детей… Но может, и недоброе сердце.
Мерфин дотронулся до ее руки.
— Мне лучше знать. Твое доброе сердце болеет не только о паре детей, а о десятках людей.
— Очень мило с твоей стороны ставить вопрос так.
— Это правда. Как дела в госпитале?
— Невыносимо. Куча умирающих, а я не могу ничего для них сделать, кроме как похоронить.
Мастеру стало жаль ее. Она всегда все знала, всегда была так уверена, однако напряжение оказалось чрезмерным, и ей хотелось поделиться хотя бы с ним.
— У тебя усталый вид.
— Господи, я и в самом деле устала.
— Ты, наверное, ко всему, волнуешься из-за выборов.
— Я пришла к тебе за помощью.
Мерфин замер. Он разрывался. С одной стороны, хотел, чтобы избранница добилась своего и стала настоятельницей. Но тогда как же его мечта жениться на ней? А с другой стороны, позорно, корыстно надеялся, что Керис проиграет выборы и снимет обет. Однако в любом случае готов помочь ей во всем, просто потому, что любит.
— Хорошо.
— Годвин вчера в своей проповеди метил в меня.
— Да неужели мы никогда не избавимся от обвинений в колдовстве? Это же такая нелепость!
— Люди глупы. Проповедь произвела большое впечатление на монахинь.
— Как и задумывалось, разумеется.
— Несомненно. Некоторые поверили Элизабет, что мои маски — язычество. Ее ближайшее окружение — Кресси, Элани, Джанни, Рози, Симона — сняли маски еще раньше. Но услышать подобное с кафедры — другое дело. Самые впечатлительные сестры тоже сняли маски. Остальные предпочитают не делать выбор открыто и вообще не заходят в госпиталь. Повязки надеваем только я и четыре мои подруги.
— Я этого боялся.
— Теперь, со смертью матери Сесилии, Старушки Юлии и Мэр, право голоса имеют тридцать две монахини. Чтобы победить, нужно набрать семнадцать. У Элизабет было пять сторонниц, проповедь прибавила одиннадцать. Считая ее собственный голос, это семнадцать. У меня всего пять. Даже если все сомневающиеся примут мою сторону, я проиграю.
Мерфин разозлился. Как же больно, когда после всех трудов на благо монастыря от тебя отказываются.
— И что ты можешь сделать?
— Моя последняя надежда — епископ. Если он твердо заявит, что не утвердит кандидатуру Элизабет, кое-кто может переметнуться. Тогда у меня появится шанс.