«Если уж от выстрела в упор голова упорного врага, может и не разлетится на куски, но от страшной раны сознание он потеряет».
Однако пистоль лишь громко щёлкнул. Будто не ощущая боль, с лицом перекошенным от ненависти, турок сам продвинулся вперёд, насаживаясь на клинок всё глубже. Немного запаниковав, Аркадий (прокляв долбанные кремнёвые замки все скопом), не стал взводить курок ещё раз, а, вспомнив молодость, от души пнул врага носком сапога в самое уязвимое для мужчины место.
Не замечавший рану в проткнутом насквозь саблей животе, на удар по своему мужскому достоянию турок отреагировал традиционно. Резко согнулся и упал на палубу, на лету сворачиваясь калачиком. При этом он вырвал саблю из руки Аркадия. Попаданец и не пытался её удержать. Сделал шаг назад и выхватил ТТ. Но добивать врага выстрелом не стал. Тот, судя по выроненному из руки ножу, потерял сознание и опасности больше не представлял. Аркадий вытер пот со лба, вспотел он от переживаний мгновенно и весь, отбросил подальше ногой нож. Сунул ТТ обратно в кобуру, затем то же сделал с пистолем, стараясь не показать окружающим, что у него от пережитого дрожат руки, выдернул из умиравшего свою саблю, вытер её клинок о его грязные, протёртые на заднице, невероятно вонючие чёрные шаровары и спрятал клинок в ножны.
Тут же он почувствовал за спиной дыхание своих джур, приставленных к нему, прежде всего, для его охраны. Аркадий не сомневался, что они, не задумываясь, прикрыли бы от врага своей грудью, но… с пониманием профессии телохранителя у них были бо-о-ольшие проблемы.
Он сложил предательски подрагивающие конечности на груди и прошёл в нос захваченного судна, очищенный уже и от тел восставших. Сзади послышалось хеканье одного из джур, кряжистого, ростом ниже его самого на голову, но не уступавшего ему силой, Богдана Коваля. Вслед за хеканьем послышался всплеск, видимо джура выбросил тело раненного попаданцем турка за борт. Всматриваясь в недалёкий крымский берег, Аркадий захандрил.
«И где, спрашивается, радость битвы, хваленная столькими поэтами? Ох, чую я, не нюхали эти штафирки пороха в натуре. Хотя нет, кто-кто, а Денис Давыдов битв-сражений навидался по самое не могу. При жизни для всей Европы легендой был, а битвы воспевал. Да вон, Иван, тоже от резни шалеет, кайф ловит. Наверно это мне такое не суждено. И, честно говоря, не лез бы, а приходится. И хрена мне не изменить, если казаки меня трусом считать будут. Придётся и дальше слушать гром битв изнутри, чтоб им… А джур, таки, правильной охране моей персоны обучить надо. Чую, пригодится».