В тот вечер в цирке я, конечно, расстроился, но я смотрел на Адилю, смотрел на ее толстые каштановые косы, сверкающие в разноцветных прожекторах, свисающих с потолка, время от времени слегка касался руки сидевшего рядом со мной Годжи и всем сердцем, всем существом восставал против того, чтобы они умерли.
Меня томило беспокойство, причина которого была мне не ясна, отведя глаза от Адили, пытался смотреть на арену цирка, но взгляд независимо от меня самого снова возвращался к Адиле; помимо беспокойства, в моем сердце появились странные чувства, но я не мог разобраться в них, не знал, радость это или печаль, и в это время Годжа снова зашептал мне на ухо:
- Мы ведь с тобой друзья? У нас одно слово, одни тайны?
Я снова кивнул.
Годжа вынул из нагрудного кармана пиджака сложенную треугольником бумажку, дал мне и зашептал:
- Отдашь ей. Сейчас будет антракт...
Я держал это треугольное письмо, и мне казалось, что от него по всему телу разливается какое-то тепло, ласка; тепло и ласка смывали и уносили давешнее расстройство, обиду, и я снова начинал радоваться тому, что сижу в большом, светлом зале вместе с множеством людей, что сижу рядом с Годжой, что здесь находится Адиля, вернее, что Адиля и Годжа пришли сюда, заранее сговорившись; треугольное письмо, что я сжал в руке, как будто приобщило меня к любви Годжи и Адили, связало с ними, как будто у нас и впрямь была одна тайна, и я чувствовал себя одним из героев тех загадочных историй, которые рассказывал Балакерим.
Начался антракт, и Адиля вместе с девушкой, что сидела рядом с ней, поднялась, и они вышли из зала. Адиля не взглянула в нашу сторону, но я почувствовал, что она с трудом удержалась, чтобы не взглянуть в нашу сторону, и мне стало жаль Адилю, я даже почувствовал, что глаза мои наполняются слезами.
Годжа удивленно посмотрел на меня:
- Что случилось? Я поспешно произнес:
- Ничего...- и улыбнулся; цирковые огни засияли еще ярче сквозь пелену слез, застлавшую мне глаза. Годжа спросил:
- Отдашь письмо?
- Да,- сказал я, поднялся с места и вышел вслед за Адилей.
Разумеется, Адиля и Годжа не могли встретиться на глазах у такого количества людей, не могли постоять, поговорить, потому что Адиля не была невестой Годжи, и если бы кто их узнал, заметил, господи, что бы он сказал!
В фойе было полно людей, и я с треугольным письмом, зажатым в руке, среди чужих людей, искал Адилю и все больше тревожился, вдруг до конца антракта не смогу найти ее и не смогу отдать это письмо; конечно, я не знал, что там написано, но знал, что это прекрасное письмо и его надо непременно доставить Адиле.