То, что представил ему специалист, ничего не сказало Веренскому, но еще больше заинтриговало.
Итак, надпись на пианино и на книге гласит: «Врата величия и бездны дарует кровь». Более мелкие слова на переплете действительно означали имя и титул графа.
Максим молчал, обдумывая услышанное.
— Вернемся в зал, — предложил Сила Михалыч. — Ты умный мальчик и сам поймешь смысл фразы, поскольку уже имеешь представление, о чем идет речь, но Веренский тогда ничего не понял.
— Да, после недавних экзерсисов на фортепиано можно предположить, что слово «врата» как-то связано с пианино. А «кровь»? Неужели надо было окропить инструмент кровью?
— Извини, Максим, но это стандартное мышление. Именно так поступил Веренский, вернувшись в имение. Он даже потер надпись на крышке фортепиано своей кровью, припомнив всевозможные примеры из литературы.
— Лампу Алладина, например, — добавил Максим. — Интересно, как бы он повел себя, явись перед ним настоящий джинн.
— Тебе кажется, ты пошутил? — усмехнулся Сила Михалыч. — Только джинн — безвольный дух и красочный образ из арабских сказок. Но мы, увы, не на востоке. Надеюсь, остальное Веренский нам расскажет сам. Кстати, ты обратил внимание, что часы пробили девять раз? Сейчас тебе предстоит увидеть очередной шокирующий акт драмы.
Мужчины вернулись в гостиную. Что-то неуловимо в ней изменилось. Стены словно покрылись плесенью; неясное зеленоватое свечение тонкими нитями, как паутина, оплетало комнату и все предметы. Несмотря на то, что в большой люстре под потолком горели все лампы, свет их притух, спираль внутри едва теплились, как бывает при очень слабом напряжении. Сгустившийся полумрак призрачно мерцал, оттого Максим не сразу разглядел, что в комнате появился новый персонаж.
Хозяин дома все еще сидел в кресле. Он обхватил себя руками и раскачивался из стороны в сторону. Перед ним стояла девушка. Трудно было сразу ее разглядеть в неверном сумеречном освещении комнаты. Видно было, что она худа; волосы, длинные и спутанные, падали ей на лицо, почти скрывали его, но глаза, устремленные на сидящего в кресле, исступленно горели. Из одежды на ней была легкая ночная сорочка, отороченная кружевами; под ней угадывалось худое девичье тело, белые руки безвольно висели, ноги были босы.
Василий стоял в стороне в напряженной позе, в руках держал наготове ружье.
Максим и Сила Михалыч остановились в дверях. Девушка тем временем вдруг яростно вцепилась в остатки волос на голове Веренского и принялась таскать несчастного из стороны в сторону, сопровождая свои действия визгливым рычанием.