— По рецепту моей мамы, — гордо заметила Соледад. — Я научу тебя.
Аличе заискивающе посмотрела на нее.
— Значит, в субботу пойдем за покупками? Хотя это и выходной день у тебя?
— Ну конечно, сокровище, — сказала Соледад.
Из-за просительного тона, с каким говорила Аличе, она вдруг снова почувствовала себя нужной и узнала девочку, которую растила.
— А ты могла бы сходить со мной еще кое-куда? — осторожно продолжала Аличе.
— Куда?
Аличе помедлила, а потом выпалила:
— Сделать татуировку.
— О, мой ангел… — вздохнула Соледад слегка разочарованно. — Твой отец против, ты же знаешь.
— Мы не скажем ему. И он никогда не увидит, — настаивала Аличе.
Соледад покачала головой.
— Ну же, Соледад, прошу тебя, — продолжала Аличе. — Если я пойду одна, мне не сделают. Необходимо согласие родителей.
— Ну а я-то что могу?
— А ты притворишься моей мамой. Нужно ведь только подписать бумагу, даже говорить ничего не придется.
— Нет, это невозможно, любовь моя, твой отец меня уволит.
Аличе вдруг сделалась очень серьезной и посмотрела Соледад прямо в глаза.
— Это будет наш секрет, Соль. — Она помолчала. — Ведь у нас с тобой уже есть один секрет, не так ли?
Соледад в растерянности взглянула на нее. И поначалу не поняла.
— А я умею хранить секреты, — многозначительно продолжила Аличе. Она ощущала себя сильной и безжалостной, как Виола. — Иначе тебя уже давно уволили бы.
Соледад почувствовала, как у нее перехватило дыхание.
— Но… — произнесла она.
— Так согласна? — потребовала ответа Аличе.
Соледад опустила глаза.
— Хорошо, — тихо произнесла она, потом отвернулась от Аличе и поправила книги на полке. Глаза ее наполнились слезами.
Маттиа старался делать все совершенно бесшумно. Он понимал, что шум в этом мире постоянно возрастает, и не хотел способствовать его увеличению. Он давно уже взял за правило тщательно следить за каждым своим движением — при ходьбе ставил ногу сначала на носок, а потом на пятку, опираясь на внешнюю сторону ступни, чтобы поменьше соприкасаться с землей. Эту технику он довел до совершенства еще несколько лет назад, когда вставал по ночам и неслышно бродил по дому в поисках чего-нибудь острого. Кожа на его руках невероятно иссыхала, и единственный способ, который позволял убедиться, что руки еще принадлежат ему, заключался в том, чтобы полоснуть по ним лезвием.
И в конце концов такая вот странная, осторожная походка сохранилась у него навсегда.
Случалось, родители совершенно неожиданно обнаруживали его стоящим перед ними, — он возникал из пустоты, как голограмма, спроецированная на пол, и молча смотрел на них исподлобья. Однажды мать даже уронила тарелку от испуга. Маттиа наклонился подобрать осколки и с трудом удержался, чтобы не воспользоваться их острыми краями. Аделе в растерянности поблагодарила его и, когда он ушел, опустилась на пол; еще с четверть часа она не могла прийти в себя от потрясения.