Грундт продолжал угрюмо молчать.
— Печально… Очень печально! — иронически проговорил Генрих Гроссе. — Вы, господин штурмбаннфюрер, действовали, как настоящий стажер, за которого себя выдавали, а не как опытный следователь, каким считаетесь! И как это вы могли додуматься со своим шефом упрятать в тюрьму водителя и конвоиров «шестерки»! Вы решили, что стены тюрьмы настолько прочны, что не пропустят и звука? Напрасно! Все люди имеют язык и уши. Кроме того, люди имеют друзей. У вас одна ошибка следовала за другой. А главной вашей ошибкой было то, что вы считали, будто в Германии наберется лишь какая-нибудь сотня порядочных людей. Роковое заблуждение! Их значительно больше.
Дмитриевский подошел к Чернопятову, показал на часы. Тот кивнул головой. Они оба отошли в сторону. Капитан достал карту.
Юля не сводила глаз с Генриха. Могла ли она подумать, что под мундиром гитлеровского тюремщика бьется такое большое и честное человеческое сердце! Несмотря на напряженность обстановки, Юле было трудно сосредоточиться: слишком быстро менялись события.
Вчера она договорилась с Чернопятовым захватить Грундта и на его же машине, с его пропуском добраться до линии фронта. Шофера обещал дать Чернопятов. Но не могло же прийти в голову Тумановой, что этим шофером окажется дежурный тюремщик. Генрих Гроссе вывел ее из города. Он шел по улицам и выкрикивал пароли встречным патрулям с такой развязностью, с какой может идти и выкрикивать только подгулявший представитель оккупантов.
На третьем километре за городом они встретились с Чернопятовым, Калюжным и Заболотным.
Дальнейший путь прошел без приключений. Ранец оказался на прежнем месте, и, так как в их распоряжении оставалось около часа, Юля предложила подкрепиться. Никто не предполагал, что две пары глаз внимательно следят за ними. Лейтенант Назаров и сержант Волков, сидевшие в засаде, сразу узнали Туманову, догадались также, что она в кругу своих, и лишь Генрих Гроссе своим мундиром и видом привел их в замешательство. Назаров отправил Волкова к Дмитриевскому, асам продолжал вести наблюдение.
Что произошло через несколько минут, трудно передать. Тут же на поляне подпольщики обнялись с посланцами фронта. Юля плакала. Все еще не веря, она блестящими от слез глазами смотрела на капитана. А он, взволнованный не меньше ее, торопливо обсуждал с товарищами план дальнейших действий…
Подбежала радистка Прохорова и подала листок бумаги. Капитан прочел и передал Чернопятову. Потом посмотрел на часы:
— Двадцать минут седьмого. В дорогу, товарищи! Нам надо шагать тридцать километров.