— С расстрелом мы малость повременим. А рассказать я тебя прошу только одно: за какие провинности тебя упрятали в чулан? А?
Юра сжался, беспомощно глядя перед собой, и невесело молчал.
— Ну что ж… не хочешь рассказывать — не настаиваю, — пристально оглядев Юру своим особым прищуренным взглядом, продолжил Фролов. — Понимаю — кодекс чести. Да мне и не нужно, чтобы ты выдавал чьи-то секреты. Мне и без тебя хорошо известно, что за птица — твой дядя. И кто такие — его друзья. И чего они добивались — тоже знаю… Ты, конечно, не раз слышал, как высокомерно они называли себя патриотами. Говорили высокие слова о чести, совести, любви к родине. А на самом деле они попросту отпетые бандиты. Все. В том числе и твой дядя!
Фролов задел в Юре самое больное, и тот опустил голову. Перед его мысленным взором один за другим прошли рябой Мирон, вкрадчиво-сладкий Бинский, весовщик Загладин, Лысый, Прохоров, испуганный подполковник с пистолетом в руке, Викентий Павлович с искажённым от гнева лицом…
— Запомни, плохие люди не делают хороших дел!.. Так-то вот! — хоть и резко, но с доброжелательством произнёс Фролов и неторопливо размял в руках тощенькую папироску, прикурил, позвал Красильникова: — Отведи его, Семён, в дежурку, пусть там побудет. И вели, чтоб чаем напоили.
Большая комната, куда привёл Юру Красильников, поражала строгой, почти стерильной аккуратностью, даже обычные дощатые нары не портили этого впечатления. В раскрытые окна с улицы неутомимо вливалось солнце, наполняя комнату весёлым светом, матово блестели в пирамиде стволы винтовок, отсвечивал золотом большой надраенный медный чайник. Четверо красноармейцев за столом играли в домино. На нарах, прикрыв глаза от солнечного света кто фуражкой, а кто и просто рукой, спали ещё несколько красноармейцев. Один сидел в нижней рубашке и пришивал к гимнастёрке пуговицу.
— Входи, входи, — добродушно подтолкнул Красильников Юру и обратился к красноармейцам: — Пусть мальчонка пока тут у вас посидит.
— Это как? — перекусывая нитку, спросил красноармеец в нижней рубахе. — Под охраной его, что ли, держать? Или он сам по себе?
— Да нет! Скажешь тоже — под охраной. Сам по себе… Чаю ему дайте! — Красильников порылся в кармане бушлата, достал кусок сахару, стыдливо сунул его Юре в руку и тут же вышел.
…В полдень Лацис вызвал к себе Фролова с докладом. Слушал не перебивая, ни на миг не спуская с докладчика прямого, заинтересованного взгляда. Он по привычке стоял у окна, и за его плечами виднелось широкое, разливное украинское небо и луковки собора, так похожие на этом фоне на созревшие каштаны…