Сквозь ветви боярышника ему хорошо была видна фигура Юры, сидевшего в скорбной позе придавленного горем человека. Вспомнилось, как много лет назад, когда в аварии на корабельных доках погиб его отец, он, в таком же возрасте, как и Юра, дождавшись, когда разошлись все пришедшие проводить отца, когда увели маму, долго сидел у свеженасыпанного холмика, предаваясь своему отчаянию и горю. Однако ему было легче, у него оставалась мама, и жизнь его тогда уже определилась в главном. А Юре, в его совершённом одиночестве, кто сможет помочь найти свою дорогу в это бурное время?
Кольцов вдруг остро почувствовал ответственность за судьбу мальчика, с которым так упорно сводила его жизнь. Он готов принять эту ответственность, хотя, может быть, и не вправе делать этого. Но и жить рядом с Юрой только сторонним, пусть и доброжелательным, наблюдателем он не мог.
Они пробыли на кладбище долго, час, быть может, два. Наконец Юра поднялся, бережно прикрыл за собой калитку в ограде и пошёл к выходу.
Юре хорошо было рядом с Кольцовым. В той пустоте, которая образовалась в душе Юры, нашёлся уголок для этого человека, такого ненавязчивого и, как был уверен Юра, очень сильного. Он не лез с расспросами, не надоедал сочувствием и все время поступал так, будто Юра сам подсказывал, что лучше, необходимей для него. Вот и на кладбище он оставил Юру одного, но не ушёл совсем, словно понимал, что возвращаться в одиночестве Юре было бы тяжело.
И Юра доверчиво вложил свою руку в ладонь Кольцова.
В Киеве установился жаркий, налитой сухим, недвижным безветрием август. По вечерам вместе с лёгкой, настоянной на тихой днепровской воде прохладой слабый ток воздуха доносил в город горький запах дыма и едкой гари — так пахнет на скорбном пепелище выгоревшее, покинутое хозяевами жильё… Люди давно отвыкли от добрых запахов домашнего очага и свежеиспечённого хлеба.
Фронт был ещё далеко, отгороженный истоптанными бешеной конницей степями, тишиной притаившихся у рек и излучин ещё не разорённых хуторов. Но люди чувствовали, что он неуклонно движется к Киеву. Так движется только суховей, ни перед чем не останавливаясь. В воздухе повисла тревога. Люди знали, что несёт с собой фронт, и лица у них были озабоченные и растерянные.
Положение с каждым днём становилось все более угрожающим. 44-я дивизия 12-й армии, измотанная бесконечными оборонительными боями, лишившаяся почти всех боеприпасов, вынуждена была оставить Сарны, Ровно и Здолбунов. Начдиву 44-й Н. А. Щорсу было приказано во что бы то ни стало закрепиться на линии Сущаны, Олевск, Емельчино, Малин и удержать Коростенский железнодорожный узел.