Тюремные дневники, или Письма к жене (Мавроди) - страница 3

Десять лет — это мелочь.

Итак, обычный, потом строгий и особый. В зависимости от тяжести преступления, наличия судимостей и пр. У меня в камере все «особисты». Их еще «полосатиками» называют, т. к. на зоне они в полосатой робе ходят. У особистов часто срока в «крытке». «Десять лет особого, из них три крытого». «Крытого» — это в тюрьме. Т. е. на зоне в тюрьме. Причем, «год крытого» означает обычно, что реально просидишь на крытом все пять. В зависимости от зоны. Т. к. за любое нарушение добавляют еще год (!). За какое? Да за любое! Например, за незастегнутую верхнюю пуговицу. Или «за плохо вымытый пол в камере», за что угодно, в общем. Плюс у особистов какие-то серьезные ограничения на число свиданий, передач и пр. Пиздец, короче. Зато с сокамерниками обычно проблем никаких. Все опытные, все прекрасно знают и понимают. Менты их обычно тоже зря не трогают. Самое неприятное на особом режиме, что условно-досрочно освободиться можно, только отсидев не менее двух третей срока. На обычном же — всего полсрока (вместе с тюрьмой). Причем освободиться по УД (условно-досрочно) — действительно вполне реально. Особенно при наличии денег. Даже сравнительно небольших. Впрочем, тут очень многое зависит от зоны. Куда попадешь. Хотя все сокамерники хором говорят, что мне-то везде хорошо будет. Мне любой хозяин (нач. зоны) рад будет.


Э-хе-хе… Побродил, побродил и решил сесть еще пописать. Обрати, кстати, внимание, как все аккуратно — строчки ровные, одна к одной… любо-дорого! Это потому, что пишу в более-менее человеческих условиях. За почти столом и сидя почти на стуле. А в камере — на коленях, скрючившись, сидя на шконке.

Ну, ладно. Я тебе уже говорил, что нас перевели в другую хату (N 234). Все бы ничего, но есть одна проблема. Если в старой хате движения почти вообще не было (хата была «замороженная»), то здесь непрерывное движение («движуха»). Т. е. хата находится на перекрестке всех дорог. Малявы идут ночью непрерывно и сверху, и снизу, и сбоку.

Бедные сокамерники всю ночь на решке, как обезьяны висят. Один грузы (малявы и пр.) принимает, а другой в особую тетрадку регистрирует.

Когда поступила (время), от кого и кому. Это все очень серьезно.

Потому что малявы зачастую — это чьи-то судьбы (например, подельники договариваются между собой, что на суде говорить и пр.). Так что если малява по пути пропала («спалилась») — начинаются серьезные разборки. В какой хате пропала и т. п., и вся хата может потом за это ответить. (Меня, впрочем, все это не касается. Никаким боком.) А мусора все это прекрасно знают и за малявами охотятся. Врываются в камеру среди ночи. И тут целые драмы на этой почве происходят.