Таким образом, подвижную датировку «Слова» вряд ли можно соотносить с конкретным историческим моментом, хотя перезахоронение останков Бориса и Глеба, описанное в агиографических памятниках, могло произойти уже после «программной речи» Илариона, в которой он пропагандировал идею богоизбранности «Русской земли» и призывал к канонизации ее крестителя Владимира Святославича.
Приведем некоторые антропонимические параллели: и Святополк Окаянный, и Святополк Изяславич, согласно ПВЛ, были князьями в Турове, кроме того, до своего перехода в Новгород осенью 1052 г. — как раз в момент рождения Святополка II — некоторое время был туровским князем и его отец Изяслав. Таким образом, Святополк Изяславич если и не был «живым подобием» своего «окаянного» тезки, то в определенной степени отражал преемственность местной политической традиции. Как позволяют судить летописные свидетельства, в характере этого князя также было немало негативных черт: например, он был не чужд политического вероломства, которое в полной мере проявилось во время династического конфликта 1097–1099 гг., когда Святополк вместе со своим двоюродным братом Давыдом Игоревичем нарушил принцип распределения волостей, установленный потомками Ярослава на съезде в Любече, и ослепил теребовльского князя Василька, а позднее попытался оспорить его права на Теребовль, ссылаясь на то, что «се есть волость отца моего и брата».
По словам С. Я. Сендеровича, сопоставившего события 1015 и 1097 гг., суть заключается в том, «что ослепление Василька и есть повторение первоначального злодеяния (убийства Бориса и Глеба. — Д.Б.); ослабленная форма — ослепление вместо убиения — отражает прогресс христианства, как и не злодейская окраска фигуры Святополка II. В ПВЛ есть прямой знак связи этих двух событий: Глеба зарезал повар „именемъ Торчинъ“, Василька ослепляет овчар торчин — здесь это, правда, не имя, а племенная принадлежность (из племени торков), но, должно быть, то же имело место и в первом случае. Перед нами, т. о., вариант братоубийства, совершенного Святополком I»>{292}.
Кроме того, сын Изяслава был отнюдь не единственным представителем княжеской династии, который носил это имя. Например, один из внуков Владимира Мономаха, родившийся на рубеже XI–XII вв., уже после церковного прославления Бориса и Глеба также был назван Святополком. Это же имя носил в XII в. и правнук Святополка Изяславича — Святополк Юрьевич. Несмотря на всю красноречивость приведенных аргументов, нельзя забывать о том, что все это — косвенные наблюдения. Как отмечает В. Я. Петрухин, тезоименитство отнюдь не обязывало блюсти традицию: так, полный тезка святого Глеба, рязанский князь Глеб Владимирович, ставший одним из инициаторов убийства своих братьев, заслужил у летописца имя «Каина» и «окаянного»