Он думал: кэлпи умеют наводить морок, но и сами легко поддаются ему. Наверное, это как две стороны одной монеты.
— Да, маленький бард. Я вижу смотровые вышки белоруких. Ах, какая славная будет битва!
— Я плохо вижу, — сказал Фома, — словно сгущаются сумерки или слезы застят мне глаза…
— Но ты же бард, — согласился Ингкел, — с бардами всегда так. Они видят ухом… Зачем им глаза?
— Ты хочешь сказать… — тихо спросил Фома и запнулся.
— Ты будешь старшим своего гнезда. Ты будешь петь королеве. Ты прекрасен. Она прекрасна. Зачем тебе глаза?
С бардами всегда так… вон оно что… Я думал, это от слез. Я думал, это пройдет. Но это не пройдет… никогда. Значит, я слепну, думал Фома. У меня осталось мало времени. И я не убью себя. По крайней мере, сейчас. Королева прекрасна? Кто ее видел? Только бард, а он слеп, как крот.
— А сам ты когда-нибудь видел королеву, Ингкел?
— Если я выживу, — сказал Ингкел, — если я не умру со славой и с честью, тогда я стану старшим. Я стану старшим, попаду на запретный остров и увижу молодую королеву.
— Только тогда?
— Только тогда. Но старших мало. Остальные всегда умирают. Так заведено, ведь много старших не нужно. Быть может, — сказал он задумчиво, — после того, как ты спел нам, все будет по-другому? Мы все станем старшими? Мы войдем к вашим женщинам и обнимем их. Ах, как хорошо ты спел про любовь, маленький Фома!
В подтверждение своих слов он поднес к губам кончики пальцев.
— Погляди, Ингкел, — сказал тогда Фома, — не крадется ли кто в кустах? Я слышу какой-то шум.
И когда Ингел привстал в лодке, вытягивая шею, он поднял свой шест и с размаху ударил Ингкела по беззащитному затылку. Ингкел мягко осел, голова свернута набок, глаза открыты, и тогда Фома подхватил его на руки, пристроил его голову себе на колено и ладонью закрыл ему глаза.
— Я люблю тебя, Ингкел, — сказал он.
* * *
Он перегнулся через борт и положил Ингкела на воду. Тот остался лежать, покачиваясь на волне, волосы шевелились, точно водоросли, руки и ноги, обтянутые рыбьей кожей, сквозь зеленоватую воду были сами как белые рыбы-ленты.
Он медленно погружался на неглубокое дно, и лицо его, просвечивающее сквозь зелень, было мирным и нежным. Потом над ним сомкнулась тьма.
Фома тихо запел:
Что за воин лежит на дне,
ноги его в тени, его голова в огне.
Ныне, о воины Дельты,
настали черные дни,
я сам затворил ему веки,
кто позавидует мне?
Он взял охапку копий и высыпал их в воду; копья легли на дно, взбаламутив ил, и он больше не видел лица Ингкела.
Он ударил шестом, и лодка, которая стала легче на одного воина, рванулась вперед по нейтральной полосе чистой воды.