Джунаид-хан ехал на своем светлом иноходце впереди маленького отряда. Он был молчалив, хмур, раздражителен, не похож на того уверенного в себе предводителя, с достоинством разговаривавшего со всеми. Теперь хан чаще обычного выходил из себя. Последние события, развязавшиеся разгромом его отрядов, вовсе выбили Джунаида из равновесия. Он постоянно срывался, в гневе хватался за маузер и, не дожидаясь помощи Непеса Джелата, сам разделывался с ослушниками. Даже сыновья стали его остерегаться. Хану никто не докучал, ему старались не попадаться на глаза.
Умный конь с такими же зеленоватыми и налитыми кровью глазами, как у хозяина, шел ровной, красивой иноходью. Чуть приподымаясь в такт его бега, Джунаид-хан, словно влитый, сидел в кожаном английском седле. Он потерял счет дням, боям. Какой сейчас месяц? Неужели осень уж на исходе? Сколько людей осталось? Жалкая горстка – с самим ханом четыре десятка, не больше.
Один бой, второй, третий… красные аскеры не дали джунаидовским всадникам дойти до Ташауза, вцепились мертвой хваткой, терзая его отряды. Телами его лучших нукеров устилались Каракумы…
Ветер доносил сладковатый смрад трупов, над которыми уже громоздились вороны и грифы. Зловоние преследовало всюду. Навязчивый запах вызывал у Джунаид-хана тошноту, учащал дыхание, и хан мчался на коне за барханы, чтобы никто не видел его жалким и беспомощным, как зачавшую бабу, исходящую рвотой. В ушах стояли звонкие русские команды: «Шашки к бою, галопом марш!» – затем: «В атаку марш!»
Перед глазами Джунаид-хана возникала картина недавнего боя с красными кавалеристами. В яростной круговерти, будто в огромном кипящем котле, кишащем людскими телами, бились нукеры и красноармейцы. Но откуда-то справа, словно джинны, выпущенные из бездонного сосуда, ринулись в атаку красные конники, опрокинули, смяли нукеров… Это был кошмар. Джунаид-хан, его сыновья, приближенные еле вырвались из самого пекла боя и пустились наутек.
«Позор, позор!» – в бессильной ярости шептали губы Джунаида. Какой просчет!.. Подлые людишки аулов и кочевий не пополнили сотни хана. Они в панике разбегались перед его конницей, вместо того чтобы садиться на лошадей и скакать, размахивая саблями… «Кто-то меня предал… – хватался за голову хан. – Почему двухтысячному войску не удалось пробиться до Ташауза? Красные отряды обложили меня в песках, не дав даже пробиться к стенам Ташауза… Подлый английский наблюдатель Гуламхайдар почуял неладное уже после стычки с отрядом красноармейцев под Акдепе, кровавая схватка на Ата-Кую перепугала его, ночью перс тайно оставил лагерь… Сбежал, трус! Англия больше и пальцем не пошевельнет для моей поддержки. Для нее очевидна несостоятельность операции…»