Осип пожал плечами:
— Я счастлив сейчас, вот в эту минуту. Разве счастье только в отдыхе или в веселье? Борьба — это еще большее счастье…
Лео ушел. Осип почувствовал смертельную усталость, как будто таскал пудовые мешки. Его вывела из оцепенения Аля — прижимая к груди розового верблюжонка, она весело щебетала: «Ушел. Ушел».
Потом пришла Рая, задумчивая, рассеянная. Осип спросил, когда уезжает Валя, она не ответила. Не стала играть, с Алей. А когда Осип сел за работу, позабыв о тяжелом разговоре, Рая стала обличать Лео:
— Почему он такой самодовольный? «Это парижское», «у нас в Париже»… Противно слушать! Хорошо, что Валя пришла… — Вдруг другим голосом, нараспев, Рая сказала: — Неужели я никогда не увижу Парижа? Елисейские поля, Тюильри… Это ужасно — про все только читать!..
А Хана лежала за ширмой и тихо всхлипывала: «Бедный Лева, он так переменился!»
Лео шел угрюмый: иначе он представлял себе встречу с родными. Может быть, Ося и прав, но это не люди, а камни… С тоской подумал он о Париже, об его огнях, песенках, об его легкости, именно легкости — кажется, и горе там пушинка… Увидев каштан, Лео улыбнулся: вот я и встретил друга! Единственный друг в родном городе — это каштан, такой же, как в Париже… Нужно скорее уезжать. Да и Лансье нервничает…
Накануне отъезда Лео попросил брата пойти с ним в Слободку, хотел поглядеть дом, где провел детство. На той улице мало что переменилось. Женщина развешивала белье; с недоверием поглядела она на незнакомых; злобно залаяла собачонка. Они сели на скамейку возле дома. Лео сказал:
— Здесь любил сидеть отец. Его почему-то называли «сумасшедшим». Он мечтал вслух, мечтал, что куда-то уедет или что Слободка будет, как Нью-Йорк, говорил, что люди перестанут воевать, что не будет погромов. А погиб на войне. Мне рассказывали, что он бежал впереди, что-то пел. Пуля попала в грудь…
— Обидно, что он уехал почти накануне революции. Он понял бы… У нас никто не зовет таких людей сумасшедшими.
— А я не думаю, чтобы отцу пришлась по душе эта жизнь. Он был ребенком. Вы не такие… Вы — прокуроры, честное слово! Ося, завтра я уезжаю. Я хочу тебя спросить об одном… На этой скамейке я сидел с тобой. Ты не помнишь, ты тогда еще в штаны делал… Это связывает или нет? Почему ты все время хочешь от меня отгородиться?
— Я не отгораживаюсь, это выходит само собой. Поверь, мне самому больно… Когда ты написал, что приедешь, я обрадовался. Ведь это счастье — найти брата! А когда ты приехал, я понял, что ты — чужой, и связывает нас только мама. Зачем лгать? Если бы ты приехал несчастный, может быть, вышло бы иначе… Но тебе ничего не нужно…