Элоиза открыла глаза.
— Мой ребенок никого не убил?
— Нет.
— И никто не убил его?
Франческа улыбнулась.
— Нет.
— Хорошо, — Элоиза зевнула и устроилась в кресле поудобнее.
Франческа задумалась над ее словами.
— Элоиза?
— Мммм?
— Ты когда-нибудь… — Она нахмурилась. У нее не было никакого права задавать этот вопрос. — Ты когда-нибудь любила Оливера и Аманду…
— Меньше? — помогла Элоиза.
— Да.
Элоиза выпрямилась и открыла глаза.
— Нет.
— В самом деле? — не то чтобы Франческа ей не поверила. Она любила племянников и племянниц всем своим существом; она готова была отдать жизнь за любого из них — включая Аманду и Оливера — без малейших колебаний. Но она никогда не рожала. Никогда не носила ребенка в своем чреве — вернее, уже долгое время — и не знала, не станет ли тогда все по-другому. Гораздо сложнее.
Если бы у нее был ребенок, свой ребенок, кровь и плоть ее и Майкла, не заставило бы это ее внезапно осознать, что та любовь, которую она испытывала сейчас к Шарлоте, Оливеру, Майлзу и остальным — всего лишь слабое подобие того, что было в ее сердце к собственному ребенку?
А есть ли разница?
Неужели ей хотелось бы, чтобы была?
— Я думала, что так будет, — призналась Элоиза. — Конечно же, я любила Оливера и Аманду до того, как появилась Пенелопа. Да и как я могла их не любить? Они — частички Филиппа. И, — продолжила она, и лицо ее стало задумчивым, словно она никогда особо не размышляла на эту тему. — Они… это они. А я — их мать.
Франческа печально улыбнулась.
— Но, даже несмотря на это, — продолжала Элоиза. — До того как родилась Пенелопа, и даже когда я была беременна, я думала, что все будет по-другому. — Она остановилась. — Все и правда по-другому. — Она снова замолчала. — Но ничуть не меньше. Вопрос не в том больше или меньше, и даже… не… в природе этого чувства.
Элоиза пожала плечами.
— Я не могу это объяснить.
Франческа снова посмотрела на игру, которая возобновилась.
— Нет, — тихо сказала она. — Думаю, тебе это удалось.
Последовало долгое молчание, и Элоиза сказала:
— Ты нечасто говоришь об этом.
Франческа мягко покачала головой.
— Нет.
— А хочешь?
Она на секунду задумалась.
— Не знаю, — Франческа повернулась к сестре. Между ними была разница в год, но в детстве Элоиза во многом была словно другая сторона той же монеты. Они были очень похожи, за исключением глаз, и даже родились в один день, только одна — на год позже.
Элоиза смотрела на нее с нежным любопытством и сочувствием, от которых всего несколько недель назад, у нее разорвалось бы сердце. Но сейчас они лишь утешали. Франческа не чувствовала, что ее жалеют, она чувствовала, что ее любят.