А теперь все должно было повториться. Она снова была беременна.
После смерти брата Сара Сусанне потеряла желание следить за собой. Перестав кормить ребенка грудью, она продолжала пить сливки и есть бутерброды. Находя в этом какое-то утешение. Жевать, глотать... Она заметила, что старается, чтобы Юханнес не видел ее раздетой. К счастью, дни стали короче, наступило темное время года. Днем она прятала себя и свой живот под толстой одеждой, ночью — под периной.
В сером утреннем свете она услыхала, что маленький Арнольдус проснулся в своей колыбели. Внезапно она почувствовала тошноту. Привычным движением Сара Сусанне склонилась над ведром, и ее вырвало. Постояв так, пока не прошло недомогание, она поняла, что это не от усталости — она не желала этого ребенка. Ей стало стыдно. И ее снова вырвало.
Сара Сусанне мечтала, чтобы ее тело наконец принадлежало только ей. Чтобы рядом не было колыбели, пеленок и звуков, требовавших ее внимания. Она была рада, что Юханнес в отъезде и она может побыть одна. Пусть даже ее будет рвать.
Арнольдус заплакал, и она накинула широкий утренний халат, чтобы выйти в коридор и позвать Ханну. Попросить ее согреть молока. Когда Ханна пришла, Сара Сусанне, держа Арнольдуса одной рукой, тяжело опиралась другой о косяк двери.
— Вы так плохо выглядите! Я покормлю ребенка воскликнула Ханна и хотела взять Арнольдуса.
Это было так соблазнительно! Но Сара Сусанне покачала головой и взяла у Ханны бутылочку.
— Позаботься лучше о других детях, — сказала она и хотела закрыть дверь.
— Хозяин велел заботиться и о вас, — озадаченно прошептала Ханна.
— Спасибо, это не нужно. Я покормлю его и лягу.
И она осталась одна с малышом. Желудок был пуст. Она забыла попросить, чтобы ей принесли пару бутербродов. И малинового сока. Ей до смерти захотелось малинового сока, холодного, прямо из погреба. Будто все ее существование, вся жизнь зависели от этого сока. Она положила плачущего Арнольдуса в колыбель и, покачнувшись, вышла в коридор.
— Принесите мне малинового сока! И два бутерброда! Пожалуйста! — крикнула она вниз.
Ханна поднялась с полным подносом. Не говоря ни слова, она унесла вниз Арнольдуса с его бутылочкой.
Сара Сусанне пришла в лавку, чтобы спросить, не сообщил ли Юханнес, когда он вернется домой. Дверь была приоткрыта, чтобы вытягивало табачный дым и запах от плевательницы.
Неожиданно ей послышался в лавке голос Юханнеса, хотя это было невозможно. Она вошла внутрь, и ей все стало ясно. Иаков стоял посреди лавки и передразнивал речь отца, несколько человек растерянно смотрели на него. Увидев ее, они растерялись еще больше. Иаков стоял к ней спиной, он продолжал изображать Юханнеса, не только его голос, но и движения. И у него это получалось! Сначала голос звучал низко, насколько это могло получиться у мальчика, потом становился неуверенным и заканчивался отчаянным фальцетом, он говорил о сельди, которую предстояло солить. Заикание было передано с таким мастерством, что казалось, будто говорит сам Юханнес, а не его семилетний сын.