Нормальный, умный, простой и честный человек жил в стране, история государственности которой представляла собой многовековую борьбу монархии за абсолютное, безраздельное и безудержное самодержавие. Нормальный, простой человек не в состоянии мириться с бесчеловечностью только потому, что эта бесчеловечность, прикрытая каким-нибудь уваровским лозунгом, уже якобы не бесчеловечность, а путь к великой славе отечества. Проблема "ума" в России приобрела не только остроту, но и одиозность. Слово "умник" имело оттенок презрительный и было синонимом либерализма, якобинства и вольтерианства. И только в лучшем случае - плутовства. "Умничать" - значило чуть ли не подрывать основы и посягать на столпы. Все горе было, конечно, только от ума.
Но декабристы хорошо понимали, что "ум, как порох, опасен только сжатый". Люди, душившие декабристов и других, уверенных в том, что свобода есть естественное состояние каждого человека, полагали, что ум опасен вообще, независимо от того, в каком он состоянии. Нельзя сказать, чтобы они были так уж неправы, потому что дело, которое они делали, можно было принимать только из выгоды, от страха или полного отсутствия ума. Герои Тынянова жили в стране, в которой царили произвол и бесправие, где "целовальник да урядник. Все правительство налицо".
Тая в эфире всероссийского умиления, шеф жандармов придыхал и сюсюкал: "...прошлое России было прекрасно, настоящее великолепно, а будущее выше того, что может представить себе человеческое воображение. Вот тот угол зрения... под каким должна писаться русским история России"*.
* Цит. по статье Д. II. Любимова "Гапон и 9-е января". "Вопросы истории", 1965, № 8, стр. 128.
Сии слова были произнесены не просто приятной дамой и даже не дамой, приятной во всех отношениях, а душителем, вызвавшимся поглазеть, как вешают декабристов, гнусным лицемером, временщиком, палачом.
Только в эпохи беспросветной тирании и лжи, неисправимой социальной порочности, ханжества, деспотизма и лицемерия, попрания справедливости и человеческого достоинства могли быть произнесены такие слова.
Они были произнесены, когда в стране звенели цепи каторжных, свистела лоза по солдатским спинам, искали и хватали всякого шепнувшего свободное слово, голод душил людей и барабаны империи били победу.
Будущее шефу жандармов рисовалось в виде громадного загона, в котором мыкается сытый, тупо мычащий, всем довольный, на все готовый скот.
Это было не частным мнением отлучившегося с государственной службы мужа, наделенного от природы художественным воображением. Это было идеологией властвующей верхушки, которую с салфеткой на руке обслуживала купленная, проданная, преданная литература.