— Кто первый? — спросил флагман. — Вы, Николай Петрович?
— Вполне может быть, что лед схватится, и мы не успеем проскочить, — сказал Николай Петрович.
— Вы так думаете?
— Я?
— Да, вы.
— Я?.. Я не думаю, я опасаюсь…
— Ясно. Кто следующий? Вы, Иван Федорович?
Флагман засмеялся. Он и не ждал советов. Он просто собрал людей, чтобы выяснить их настроение. И подбодрить.
Рядом с Вольновым сопел Григорий Арсеньевич.
— Тише ты! — сказал Вольнов ему веселым шепотом. Вольнов знал, что скоро тоже скажет свое слово о дальнейшем движении вперед. Для него тут не было никаких сомнений. И, как всегда перед публичным выступлением, у него напряглись нервы.
— Ты думаешь выступать, Глеб? — спросил механик.
Вольнов кивнул.
— Ты хочешь идти вперед?
— Да.
— Только говори осторожно. Все вешай на весах своего духа.
Это были знакомые слова. Вольнов где-то уже слышал их. И он вспомнил Сашку. Сашка часто повторял эти слова.
— Александр любил эту фразу, — тихо сказал Вольнов. — Про весы духа.
Щеки Григория Арсеньевича покраснели неровной старческой краснотой, будто сыпь выступила.
— Да. Он мог это запомнить. С детства, — сказал Григорий Арсеньевич громко и хрипло. Он забыл, что сидит на совещании в кают-компании линейного ледокола. Флагман повел в их сторону глазами.
Они замолчали, но Сашка уже пришел к ним и сидел теперь между ними на упругом судовом диване. Сашка, с круглой веснушчатой физиономией и томом «Истории философии» под мышкой, пришел сейчас к ним в Восточно-Сибирское море.
Капитаны высказывались коротко, но их было много. Мнения разделились, когда слово взял Вольнов. Он говорил очень яростно. Про тысячи и тысячи тонн рыбы, которые страна недополучит, если караван зазимует. Про то, что сейнеры прекрасно ведут себя во льду и т. д. Он сам удивлялся тому, откуда в нем взялась такая прыть и такое ораторское искусство.
— Ну, Вольнов, тебе только стихи сочинять, — сказал флагман, когда Вольнов наконец закончил. — Пойдем вперед, как только прилетит самолет, так я думаю. А что вы, Яков Борисович, отмалчиваетесь? — спросил он Левина.
Левин встал, очень длинный, сутулый, выждал паузу и вдруг спросил:
— А кино будет?
Все засмеялись.
— Вот вы смеетесь, — продолжал Левин невозмутимо. — А над кем смеетесь? Над собой, как говорил великий классик нашей литературы Николай Васильевич Гоголь. Мы же месяц даже радио не слышали… «Дайте человеку культуру, хотя бы пинг-понг», — заявили мне сегодня матросы. И они правы. Будет кино?
— Будет, — сказал флагман. — Пока самолет прилетит, мы целый кинофестиваль устроим.
И они успели посмотреть две ленты: «Красные дьяволята» и «Римские каникулы».