Она огорченно вздохнула.
— Ну хорошо. Только не надолго.
Он нажал на газ, мотор чихнул, затем смолк на мгновение и взревел. Эрик поехал по боковой дорожке, под колесами захрустел мокрый гравий, а дворники застучали, как метроном. Он выехал из города по направлению к Хайвэй 42, затем повернул на восток и через несколько минут достиг узкой проселочной дороги, теряющейся в зарослях кустарника. В конце этой дороги, там, где деревья уступали место полю, Эрик остановил машину. Дождливое небо временами озарялось вспышками молний, и полевые цветы склонили свои головки, будто кающиеся грешники перед священником.
Какое-то время они сидели молча, погруженные в свои мысли, привыкая к металлическому стуку дождя по крыше машины, к остановившимся дворникам на ветровом стекле, на котором сквозь подтеки воды, как в фокусе, виднелся заброшенный сарай.
Они одновременно взглянули друг на друга.
— Мэгги, — сказал он печально.
— Произошло что-то очень плохое?
— Иди сюда, — хрипло прошептал он, обхватив ее и прижимаясь щекой и носом к прохладной влаге ее волос и намокшему шерстяному свитеру. — Да. Очень.
— Рассказывай.
Он откинулся назад и серьезным извиняющимся взглядом заглянул в ее карие глаза.
— Нэнси забеременела.
— О Боже! — прошептала она, отшатнувшись от него и, прикрывая рот рукой, отвернулась к окну и еще тише повторила: — О Боже мой!
Он смотрел, как она сидит с закрытыми глазами и переживает новость, все плотнее прижимая пальцы к губам. Наконец она открыла глаза и медленно мигнула, как кукла со свинцовыми грузиками в глазных яблоках.
— Мэгги... моя милая Мэгги. Прости меня.
Но она слышала только шум в ушах. Она была дурой. Она оказалась игрушкой в руках человека, который ничем не отличался от других. Она ни о чем его не расспрашивала и ничего не требовала от него, поверив заверениям в любви и в то, что он добивается развода с женой. А ведь ее предупреждали и мать, и дочь. Но она была так уверена в нем. Так абсолютно доверяла ему. И теперь он оставляет ее и возвращается к жене. Оставляет на пятом месяце беременности. С его ребенком.
Она не плакала: нельзя плакать ледяными кристаллами.
— Отвези меня домой, пожалуйста, — сказала она, выпрямившись, всем своим видом выражая холодное достоинство.
— Мэгги, пожалуйста, не делай этого, не отворачивайся от меня.
— Ты уже все решил. Все ясно. Отвези меня домой.
— Я изводил ее все эти годы. Ну как я могу сейчас требовать от нее развода?
— Конечно, не можешь. Отвези меня домой.
— Нет, пока ты...
— Будь ты проклят! — Она размахнулась и отвесила ему тяжелую пощечину. — Не смей предъявлять мне ультиматумы. Ты не имеешь права указывать, что мне делать, а что нет. Заводи машину, или я выйду и пойду пешком.