Бриз, дующий с озера, становился все холоднее. Парочка белогрудых ржанок пролетела, хлопая крыльями и ругаясь — «чар-вии», «чар-вии», — села на камни, к которым крепились понтоны. Далеко в водах скользил по ветру оранжевый парусник. Мэгги тоже планировала купить парусную лодку, как только обустроится получше. Раньше она мечтала, как они с Эриком пойдут на ней в Чикаго, посмотрят шоу, пообедают в Крикетсах и побродят, держась за руки, по гавани Бьемонто, восхищаясь прибывшими сюда с Великих Озер кораблями и лодкам. Да, она хотела купить яхту, но теперь не хочет. Потому что нет ничего более печального на свете, чем ездить на яхте одной.
В такие минуты она тосковала по Эрику столь сильно, что порою казалось, тоска раздавит ее совсем. Она ужасно хотела быть стойкой, самостоятельной и волевой. Такой она и будет. Но в моменты слабости она отчаянно в нем нуждалась.
Она ужаснулась своим мыслям. Разве один человек может заглянуть в душу другого? Анализируя свои отношения с Эриком, она поняла, что он мог всего лишь развлекаться с ней, не имея ни малейшего намерения развестись со своей красавицей женой. И значит все эти разговоры о том, что она не хочет иметь детей, — ложь? Ведь в результате Нэнси — законная жена — беременна.
Мэгги вздохнула, прикрыла глаза и опустила голову на сложенные руки.
Какое ей теперь дело до того, врал он ей или был честен? Роман окончен. И назад пути нет. Она вырвала его из своей жизни, уйдя под проливным дождем, бросая телефонную трубку, когда он звонил, и попросив ледяным тоном никогда больше не приходить к ней, когда он попытался ее навестить. Но какой позор — она все еще тоскует по нему! Все еще любит. Ей так хочется поверить в то, что все его слова были правдой.
Ржанки улетели, понтонный буек превратился в черное пятно. По дороге наверху проехала машина. Жизнь продолжалась. Ей тоже надо жить.
Она в одиночестве убрала граблями двор и вернулась в дом. Кейти не было. На кухонном столе лежала записка.
«Ушла к бабушке». Без подписи. Без объяснений. И уж, конечно, без стандартного «любящая тебя». Рука, в которой Мэгги держала записку, беспомощно опустилась. «К маме», — устало подумала она. Сунула записку в ящик стола, стянула с себя садовые рукавицы и бросила их туда же. Потом медленно, как лунатик, обошла по периметру кухонный стол, скользя бедром по гладкому краю столешницы, пытаясь оттянуть неизбежное.
В конце концов, она подошла к телефону, стоящему на шкафу около холодильника. Еще одно последнее усилие.
Мэгги вернулась к раковине, вымыла и вытерла руки, С расстояния десяти шагов она изучала телефонный аппарат, как своего противника, прежде чем поднять руку с пистолетом. Не найдя больше никаких предлогов для задержки, она прикрыла дверь холла и села на небольшую белую табуретку.