— Я иду купаться с Брэдом.
Келли вновь охватила тоска.
— За что, Боже? — прошептала она. — За что мне это все?
— Келли, успокойся и спи.
Ник стиснул зубы от неудержимого желания, которое охватывало его всякий раз, когда она поворачивалась. В темноте он мог видеть на постели рядом с собой лишь очертания ее тела под ночной рубашкой. Но мысленное представление о ней в тон розовой маленькой рубашке будоражило его кровь.
— Не могу. У меня болят ноги, — тонким, словно у обиженного ребенка голосом отозвалась она. — Когда они под простыней, кажется, что я засунула их в печку.
Ее ноги были ярко-красного цвета, но он был способен обращать внимание только на то, какие они стройные и красивые, и думать только о том, как приятно было бы провести по ним рукой. Он призвал на помощь всю свою выдержку.
— Та зеленая грязь из аптеки не помогла?
— Нет — извини. Тебе пришлось за ней специально ходить.
— Это не важно. Я переживаю только из-за того, что ты мучаешься. Но я же говорил...
— Пожалуйста, не повторяй: «Но я же говорил». На мне была рубашка.
— Короткая рубашка.
— Казни меня, судья. Я забыла, что ноги тоже могут сгореть, и теперь, терплю чертовские муки.
— Боже правый! Кажется, я в первый раз слышу из твоих уст ругательство.
— Будешь меня донимать, еще услышишь. — В темноте послышался ее смех. — Думаю, когда все время имеешь дело с тремя мужиками, невольно опускаешься на их уровень.
— Да, похоже на то. — Он задумался над ее словами. — Это, видимо, для тебя действительно тяжело. Ты всю жизнь провела в окружении женщин. А тут вдруг сплошные ящерицы и стирка.
— Как ты думаешь, Гудини там нормально поживает? — Из темноты донеслось ее хихиканье.
Эти звуки, казалось бы, такие ребяческие и безыскусные, задевали каждый его нерв.
— Донна сказала, что будет за ним присматривать. — Он тоже засмеялся. — Никогда не забуду выражение твоего лица, когда я предложил тебе его подержать. Ты, по-моему, была уверена, что он вцепится тебе в горло.
— В общем, да. А что бы Мери-Элизабет делала в такой ситуации? — спросила она мягко.
Мгновение он хранил молчание, глядя на скользившие по стене отблески фар проходящих машин. Что бы она делала? Единственное, что вызывало его восхищение в характере первой жены, была ее самоуверенность. Если она чего-то и боялась, то он об этом не знал. Она никогда и ни в ком не нуждалась — пока не оказалась при смерти. Но даже тогда она не доверяла ему; даже неизлечимо больная, она сама принимала решения и умела настоять на своем. Ей необходимо было знать, что мальчики не останутся без присмотра. Насколько он помнил, это был ее единственный бескорыстный поступок.