Утверждения сии находятся в пределах относительного из-за ограниченности людей. Однако те, кто одним шагом минуют мир относительного и ограниченного, утверждаясь в прекрасной долине Совершенной Истины и разбивая шатер свой в мирах могущества и владычества, сжигают сию относительность единою искрой и смывают сии слова единою каплей росы. Они плывут по морю духа и взмывают в святой воздух света. Какова же тогда жизнь слов в сей долине, чтобы "первое" и "последнее" или иное было различимо и произнесено! Первое в сем царстве есть последнее, а последнее не что иное, как первое.
В своей душе зажги огонь любви, Все мысли и слова на нем дотла спали (44). О друг Мой, взгляни на себя: если бы ты не стал отцом и не зачал сына, не услыхал бы и сих речений. А теперь забудь их все, дабы научиться от Учителя Любви в школе единения, и вернуться к Богу, и покинуть внутреннюю страну мнимости (45) ради истинной стоянки, и поселиться под сенью от древа знания.
О дорогой! Стань бедняком, дабы войти в высокую обитель богатых; смири плоть свою, дабы испить из реки славы и постичь те стихи, о коих ты спрашивал.
Разъяснено, что все переходы зависят от видения самого путника. Во всяком граде он узрит мир, во всякой долине найдет источник, на всяком лугу услышит песню. Но в груди у сокола таинственных небес есть много дивных песнопений духа, а птица Персии хранит в душе немало сладкозвучных арабских напевов; однако скрыты они и скрытыми останутся. Если речь продолжать всякий ум изумится, Если стану писать - всякий писчий тростник искрошится (46). Мир тому, кто завершает сие возвышенное путешествие и следует за Истинным по путеводным огням. После того, как путник в сем горнем странствии пересечет высокие равнины, он вступит в
ДОЛИНУ УДОВЛЕТВОРЕНИЯ.
В сей долине он ощущает, как ветер Божественного удовлетворения веет от равнины духа. Он сжигает покровы вожделения, внутренним и внешним оком постигает внутри и вовне каждой из вещей наступление дня, рекомого "Бог воздаст всякому от изобилия Своего" (47). От скорби переходит он к блаженству, от страдания к радости. Горе его и рыдания уступают веселию и восторгу.
На внешний взгляд, путники в здешней долине обитают во прахе, однако для внутреннего взора они восседают на высоких престолах таинственного смысла; они вкушают от бесконечных даров внутренних значений и пьют тонкие вина духа.
Язык не в силах описать сии три долины, и слов для того не хватает. Перо здесь замирает, а чернила растекаются пятнами. На здешних равнинах у соловья сердца другие песни и тайны, от коих сердце волнуется, а душа вопиет, но эту тайну внутреннего смысла лишь одно сердце другому прошепчет, лишь один наперсник другому доверит.