Выслушайте же рассуждения мои и вникните в возражение уст моих.
Надлежало ли вам ради Бога говорить неправду и для Него говорить ложь? (Иов. 13, 6-7)
– т. е. разве дано вам право укладывать непонятое, непознанное вами в прокрустово ложе собственных построений и пытаться всесторонне объяснить то, что исследовать человеческими силами невозможно?
Хорошо ли будет, когда Он испытает вас? Обманете ли Его, как обманывают человека?
Строго накажет Он вас, хотя вы и скрытно лицемерите. (Иов. 13, 9-10)
Высказав эту угрозу, Иов далее произносит слова, которые призваны встревожить Елифаза:
Неужели величие Его не устрашает вас, и страх Его не нападает на вас? (Иов. 13, 11)
Убоявшись всеведения и всемогущества Творца, Елифаз должен был бы как в душе, так и в своей теории оставить место для непознанного и непонятного, а не стараться объяснить всё. Но сама попытка всё объяснить, всё доказать и изложить другим подводит Елифаза к следующему шагу. Он, якобы осмыслив всё в мироздании, принимает также и муки Иова за нечто заурядное и объясняет их, со своей точки зрения, очень просто: нечестивостью самого Иова. И такой вывод с необходимостью следует из самой концепции воздаяния, которую формулирует Елифаз и которая не терпит никаких возражений и поправок. Напомним его слова:
Как я видал, то оравшие нечестие и сеявшие зло пожинают его... (Иов. 4, 8)
Мы уже говорили, что воздаяние Елифаз уподобляет результатам труда земледельца: что человек посеет, то и пожнет. Если он «орал», т. е. вспахивал, нечестие и сеял грех, то он и пожинает соответствующие плоды. А следовательно, верно, по его мнению, и обратное: если человека постигли тяжкие мучения, то они суть плоды его злых дел.
И Елифаз готов полностью принять этот безусловно нравственный мир, сулящий столь прямолинейное воздаяние со стороны Творца. Но зададим такой вопрос: а что получится, если убрать воздаяние из системы Елифаза? Восхвалит ли он Бога? Согласится ли вообще с существованием мироздания, если из него изъять ту самую абсолютную и быстро проявляющуюся справедливость, в существовании которой он уверен и на которой так настаивает?
Иов же, в отличие от Елифаза, как мы сказали, готов принять мир и без справедливости. Он может согласиться с величием Бога, Который справедливости не проявляет или ее скрывает. И он готов развивать свою теодицею (оправдание Бога) и зоедицею (оправдание жизни) несмотря на то, что рухнули основы его прежнего мировоззрения. Мы видим, что Иов не просит о смягчении своих страданий, не молит избавить его, проявить к нему милосердие свыше в ответ на любовь, которой он пылает к Богу. Потому он и спрашивает своих друзей: